Ты здесь не чужой - Адам Хэзлетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Папа!
— И листики маленькие, блестящие, точно лепестки…
— Стакан воды…
— Сыплются на лужайку, точь-в-точь тонкий ковер, если б я только вышел на биржу с деньгами… У тебя есть бумага, я напишу письмо в банк, и мы отправим его с курьером в город.
— Помоги, пожалуйста. Выключи, вот тут, на шее…
— Что ты так дергаешься, Дэнни?
— Прошу тебя!
— Должна же у тебя быть бумага,
2. Интервью с соседом Дэниэла Маркэма Элом Тюрпшом
— 4 апреля, у нас тут мой сосед Эл. Эл! Хочешь что-нибудь сказать?
— Это вроде послания потомкам?
— Я тебе говорил, это начало научного исследования. Это запись, доказательство того, что что-то происходит.
— Ну да, конечно, тут кое-что происходит, а как же. В смысле, сама идея продать старые матрасы, чтобы заплатить за квартиру. По-моему, отличная идея. Очень умно!
— Хорошо, Эл, но мы занимаемся устной социологией, так что я продолжу. Ты не против?
— Само собой.
— О'кей… Мы начинаем интервью с моим другом Элом Тюрпином, двадцати шести лет, временно работает в какой-то конторе. Он согласился поговорить с нами об увлечении философией… Мы начинаем с вопроса о том, как возник этот интерес.
— Ну, самое первое воспоминание: сестра приходит домой из колледжа и говорит: «Поскреби альтруиста — обнаружишь ханжу». Мы сидели на берегу озера, и я почувствовал трепет в груди. Потрясающая мысль, надо же, чтобы я такое узнал. Теперь я по большей части читаю. Прихожу с работы домой и берусь за очередную книгу — Лейбниц, Гегель, — продираюсь через несколько страниц, делаю выписки, просто пытаюсь понять, о чем они толкуют. Все равно что читать длинный-предлинный роман, с Зенона и до этих ребят, и попутно еще полно вставок, дополнительные эпизоды, и читаешь не подряд, а вроде как приобретаешь общее представление о структуре романа, о сюжете, я бы сказал, а потом заполняешь все пропуски. Некоторые части очень скучные. Спиноза, например. Но никуда не денешься. Не знаю, почему это так. Вроде как обязан.
— Можешь ты описать, что значит для тебя чтение, что ты при этом чувствуешь, Эл?
— О, это сложно. Главное, я бы сказал, ощущение порядка. Даже если не можешь в данный момент охватить смысл целиком, всю его архитектуру, ты знаешь, что архитектура имеется, ты вроде как попал в руки этому философу, и он тащит тебя за собой, пока все его видение не предстанет целиком — что-то он такое увидел и теперь по крупинке открывает тебе. Ощущение порядка — это замечательно, даже если не знаешь, какой он… Кстати, а тот голландец, который звонил насчет матрасов, когда придет, он сказал?
3. Интервью с другом Дэниэла Маркэма Кайлом Джонсоном
— Да, садись вот тут, отлично. О'кей, у нас тут Кайл, мой друг и одноклассник по школе Брэдфорд, и он поговорит с нами, да-да, расскажи, как для тебя началась вся эта история с философией.
— Дэн!
— А?
— С тобой все в порядке?
— Со мной? Конечно-конечно. Ну же, валяй. Хочешь кофе? Эл, принеси ему кофе.
— Виду тебя ошалелый.
— Все в порядке. Так с чего началось?
— Дэн, я знаю, тебе последнее время нелегко приходилось. Отца снова положили в больницу, я слышал. Я помню, что творилось, когда мы еще детишками были. По правде говоря, мне тоже туго, Дэн. Но чего хочу сказать: если тебе нужно местечко пожить или еще чего…
— Это очень, очень, очень мило с твоей стороны, Кайл. А теперь насчет философии.
— Ты к врачу ходишь?
— Черт, что за допрос?
— Спокойно, Дэн, спокойно!
— Ладно, перейдем к философии.
— Ну, я думаю, все началось в коровнике.
— В коровнике, так, отлично, расскажи нам о коровнике.
— У меня в коровнике была комната. Я там играл. Нет, погоди. Я забежал вперед. Сперва надо рассказать про газету.
— О'кей, про газету, расскажи нам про газету.
— Когда мне было десять, я начал, издавать газету. «Хаммурапи Газетт».
— В честь знаменитого законодателя.
— Нет, в честь моего кота Хаммурапи. Газета посвящалась ему.
— Ты не рассказывал мне, что у тебя был кот.
— Да, был.
— Продолжай.
— Там были статьи о Хаммурапи и его жизни день за днем. С иллюстрациями. Брат ежемесячно сочинял кроссворд из прозвищ, которые мы давали Хаммурапи. Имелась и спортивная страничка. Мы затеяли кошачью мини-олимпиаду, снимали кота, когда он прыгал через низенькие препятствия. Отец делал у себя на работе фотокопии газеты. На нее подписались родственники в Канаде.
— Значит, к философии ты пришел через журналистику?
— Погоди, ты не дослушал до конца.
— О'кей, о'кей.
— В коровнике была комната. Нет, Эл, я же сказал: без молока. Старый коровник, прогнивший. Родителям не нравилось, что я там играю, но я все-таки играл. В полу был люк, он вел в стойла. Когда-то через него бросали сено. Я разозлился на Билли Халлихана. Накануне он проткнул мне шины велосипеда, когда я был в школе, и хохотал, пока я потел, накачивал. Я пригласил Билли в коровник поиграть. Я знал, он придет, никуда не денется: коровник — это клево. Он на куски разваливался. Пока Халлихан не пришел, я открыл люк. Дверца вниз открывалась. Квадратное отверстие я накрыл газетами. Старыми экземплярами «Хаммурапи Газетт», нанизанными на скрепку. План был такой: встану на дальнем конце комнаты, а когда Билли войдет, позову его: «Иди сюда, что тебе покажу». Он побежит через комнату, наступит на газету, провалится одной ногой в дырку. Я прикинул: все тело в люк не пройдет. Он только ушибется и напугается. Я застелил отверстие газетами и пошел покататься на велосипеде, пока Билли не явился. Завидев его во дворе, я кинулся назад в коровник. Газеты исчезли. Я подошел клюку, заглянул вниз. В коровнике ржавела старая газонокосилка, мы с братом разбирали ее на детали. Я ухитрился снять пластмассовую крышечку с рычага управления. На него-то и свалился Хаммурапи. Прямо на острие металлического стержня, с которого я снял колпачок. Провалился в ловушку, которую я замаскировал посвященной ему газетой. Экземпляр «Газетт» упал вниз вместе с ним и тоже нанизался на это копье.
— Господи Иисусе!
— Да, очень похоже. Умер за мои грехи.
— Ты мне никогда не рассказывал, Кайл. И к чему это привело?
— Кант. Ролз [ Джон Ролз (1920-2002) — американский философ, занимавшийся политической теорией и этикой ]. Этика в том или ином виде.
— Ты это изучал в колледже?