Приключения Барона Мюнхгаузена - Готфрид Август Бюргер

не так и плохо. Наши комнаты, казалось, были украшены самыми красивыми драгоценными камнями. Когда я заметил, что их размеры стали увеличиваться слишком быстро, я все приготовил. Птица сидела на корабле в ожидании отплытия. Штормовой ветер полностью разогнал снежное облако и так быстро разрушил наш прекрасный воздушный замок, что мы приготовились к его полному разрушению и нашей гибели. Ветер уже схватил моего Иоганна в когти, но я сразу же поймал своего слугу за ногу и снова втащил его на корабль. В этом облаке мы провели все-таки более двух месяцев. Буря улеглась. Мы уже были в атмосфере Марса, и нам снова не нужны были ни паруса, ни крылья, ни мехи. Вот только со всех сторон нас окружал мерзкий запах. По возможности мы заткнули носы, потому что не привыкли к таким плохим запахам. Корабль опустился на один из прекраснейших лугов возле деревеньки.

Эта земля была сама по себе достаточно хороша. Я сразу же увидел несколько деревьев со странными плодами. На одном дереве висели очень большие, свешивающиеся вниз шишки. Я сорвал одну из них, развернул ее и — глядь! — к своему удивлению, обнаружил там настоящее платье с пуговицами, такое, каким оно должно быть. Мое платье немного поизносилось, я сразу же выбросил его и надел это. И для своего Иоганна я тоже сбил одну шишку. Я осмотрел и другие деревья и обнаружил такой вид орехов, в которых вместо ядра лежали великолепные башмаки. Я так подумал: люди живут здесь для того, чтобы носить одежду и башмаки, — и позднее убедился, что мои гипотезы полностью подтвердились.

Только вот люди на этом клочке земли были никудышными. Они создавали чересчур много ветра[194], у которого был такой ужасный запах, что выдержать его было почти невозможно, если бы мой Иоганн, который тоже не хотел здесь задерживаться, не залез с головой в мехи и не отгонял этот воздух от моего носа.

Я, естественно, исследовал, откуда дует ветер, и обнаружил, что главная причина заключается в слишком большой чувствительности жителей и еще большей жирности страны. Правда, люди были по росту такие же, как и мы, но лук и прочие растения были в 10 раз больше наших. Есть и заботиться о теле — вот что являлось их самой важной потребностью. Вся их жизнь заключалась лишь в еде. питье, переваривании пищи, сне. Природа удовлетворяла здесь все потребности без особых усилий.

Я едва ли пробыл здесь несколько дней, когда вдруг обнаружил пропажу своего страуса. У меня его по-пиратски украли и, как я узнал позднее, отравили. Странные люди, у них были строжайшие законы справедливости, честности, человеколюбия, целомудрия, умеренности — а были они достаточно неряшливыми, совершенно ни о чем не думая и действуя так, как им заблагорассудится.

Ночью они спали на легчайших перинах. Из тысяч продуктов они готовили себе одно-единственное сытное блюдо. Они прекрасно знали, что портят этим свои желудки, свою природу, и все же постоянно действовали против них.

Из кукурузы они готовили напиток, который был в тысячу раз крепче азотной кислоты. Они часто и помногу его пили, чтобы укрепить испорченный желудок и согнать с чела облака дурного настроения.

У них были тысячи платьев согласно любой моде. Тщеславие и уродливость — странная пара — выстроили здесь свое жилище. Небрежность и леность были их постоянными спутниками, беспорядок и грязь — их соперниками.

В особых, предназначенных для этой цели огромных домах почитали они свое высшее существо, которое обзевывали, оскорбляли, компрометировали.

Своих детей они воспитывали, как воспитывают обезьян и попугаев, — по той причине, что так было модно.

Если бы мне было нужно, чтобы мои читатели заскучали, я мог бы заполнить подобными замечаниями еще по меньшей мере с дюжину листов. Однако мне вовсе не хочется навлекать на себя неудовольствие или зевоту даже одного-единственного человека. Поэтому — о другом.

Мои чувства и мысли были направлены только на то, как попасть на Юпитер и тем самым завершить свое однажды начатое путешествие. Так я думал днем, это же мне снилось ночью. Мудрецом на Марсе был один-единственный человек, и только его можно было терпеть. Но другие его не уважали. Зато я уважал его еще больше. Поэтому меня звали, как и его, — чудаком[195], на что я почти не обращал внимания.

Он так описал мне Юпитер, что у меня не осталось иного желания, как скорее начать свое путешествие. Он мне сказал: «На Юпитере есть люди лучшей породы». Он показал мне также старинные грамоты и сообщения об этом. Он только сказал, что телесная жизнь не позволит попасть туда; сначала должна исчезнуть оболочка из праха; душа, которая наполняла лучших из людей, должна сначала расстаться с бренным телом[196]. — Я был поражен мудростью этого человека и часто беседовал с ним о вещах, от которых в иных случаях я не получал удовольствия. Он умел преподносить все это так приятно и возвышенно, что я не мог не заметить, что симпатизирую его чувствам.

«Бонзы, — сказал он мне однажды, — делают людей несчастными. Если бы они служили примером, то и народ был бы иным. Кроме того, они обманывали народ смешной химерой, что тело, которое здесь совершенно разлагается уже через 12 часов, если даже его вовсе не трогать, когда-нибудь, через многие тысячи лет, снова выйдет из земли с той самой сущностью и обликом, с той же самой кожей, ногами и членами. И в это верит неразумная часть населения. Меня и еще несколько человек не уважают за то, что мы думаем иначе. Мы считаем, что части наших тел снова станут тем, чем они были, — снова перейдут в природу и вселятся в иной прах. А наши души получат от божества по поступкам, совершенным здесь, на земле, более изящное или грубое, большее тело на Юпитере или в каком-либо другом из бесчисленных миров в великом царстве Бога»[197].

Я дивился мудрости этого достойного человека и молчал.

Мое путешествие на Юпитер не выходило у меня из головы. Долго я ломал себе голову, пока однажды не увидел сон, просветивший меня. Я этому несказанно обрадовался, ибо на Марсе я не мог дольше находиться из-за вони, хотя к ней уже весьма привык.

Сон по своему содержанию был таков: возьми своего Иоганна, сожги его на ярком огне в камине, и как только ты увидишь, как отлетает ввысь его душа, словно сожженный кусочек льна или