Ведьма по имени Ева - Екатерина Слави

И в этот момент она услышала музыку. Но не ту, которая опьяняла ее ночью. Это была совсем другая музыка – голос, который мог передать исповедь души:

На плиты рассвета опустится легкая тень.

Чуть слышно шаги прозвучат, как тиши преклоненье.

К земле прикоснется рукою прохладною день,

И в душу вольется влюбленного сердца творенье.

Касаюсь вселенной беспечным движеньем руки

И чувствую вечность в едином сплетении света.

Мелодии утра всем мыслям и сердцу близки,

В душе все едино: весна и пьянящее лето.

Окутана силой безмолвных движений и ласк,

Сплетенных из жарких лучей восходящего солнца

И неба, слепящего нежностью ласковых глаз.

Любовь – это то, что всегда и безумно и просто…

Знакомый голос замолк. Ева ждала, что появится тот, кто собирает чужие исповеди. Но никто так и не появился. Она улыбнулась и неслышными для человеческого слуха шагами покинула террасу.

«Проклятие… Это самое страшное и самое коварное оружие ведьмы. Ее проклятие уничтожает не только самого человека – его бренное тело. Оно уничтожает его бессмертную душу. Оно уничтожает всю его прошлую жизнь. Оно уничтожает даже воспоминание о нем. Проклятие ведьмы способно уничтожить толпу людей: целые дома, деревни, острова вдруг могут стать безлюдными. И не останется даже памяти о них. Но для этого мало одной воли ведьмы. Лишь одним своим желанием она не может проклясть – проклятие обернется против нее. Для такого проклятия сила ведьмы должна быть подобна смерчу на суше, цунами в океанских водах, снежной лавине в горах.

Запомни самое главное и последнее правило ведьмы: используй свое проклятие только тогда, когда ты сама – смерч, когда ты – лавина, когда ты – цунами. Иначе… твое проклятие уничтожит тебя саму… и все воспоминания о тебе».

***

– Сегодня почтальон принес синьоре Марии очередное письмо от ее старшей сестры – Реджины.

– Я надеюсь, он был с ней любезен?

– Он был сама любезность.

– Он не грубил ей?

– Нет.

– И не жаловался на то, что пришлось ехать лишние полкилометра?

– Нет.

– И не пугал ее скорой смертью?

– Нет.

– А как его самочувствие?

– Судя по его виду, он чувствует себя превосходно. К тому же, он пожелал крепкого здоровья синьоре Марии и просил передать все самые лучшие пожелание ее сестре в Болонью.

– Синьор Пикколо замечательный человек, ты не находишь?

– Да, ты, безусловно, права. После того, как его нашли на кладбище, где он лежал, словно мертвый, в глубокой яме, очень напоминающей могилу, он совершенно изменился. Он неустанно благодарил нашедших его людей за то, что они его раскопали. Им так и не удалось убедить его в том, что он не был закопан, а просто лежал в яме. Но, как бы там ни было, теперь он душевный и доброжелательный человек.

– Что думает по этому поводу синьора Мария?

– Она говорит, что всегда старалась верить в лучшее в людях.

– А ты?

– Что – я?

– Ты не будешь, говорить, что я поступила с ним ужасно?

– Ты поступила с ним ужасно. Но разве для тебя имеет значение, что я думаю?

– Нет. Не имеет. Но я хочу спросить.

– Спрашивай.

Многозначительная пауза.

– Скажи, почему никто другой не попытался возродить в синьоре Марии веру в людей? Ты, например.

– Потому что я не умею чинить людей. Я умею только собирать их исповеди.

– И ты думаешь, это кому-то нужно?

– Я отвечу тебе в другой раз.

– Почему?

– Потому что сейчас ты не готова к исповеди.

– А если я никогда не буду к ней готова?

Долгая пауза.

– Будешь.

***

В дверь ее дома позвонили.

Но еще до того, как раздался звонок, Ева поняла, что произошло что-то, чего она не планировала. Она не могла пока понять, что именно, но в воздухе был нехороший запах. К ней приближалось нечто, несущее в себе разрушение, – несильный ветер, который начинает с того, что сметает листву с асфальта, а заканчивает тем, что сносит черепицу с крыш.

Разрушение несла в себе Франческа. Ева слышала ее шаги на дорожке, видела ее небрежную походку и чувствовала, что она несет к ее дверям то, что непременно должно помешать, непременно встанет на пути, как это было ни досадно. Все это она чувствовала еще до того, как Франческа позвонила.

Когда перед ней открылась дверь, и Франческа увидела на пороге красивую, стройную, уверенную в себе женщину, она сразу почувствовала, что впервые увидела ее по-настоящему. Нет, они не часто встречались – изредка, когда Ева приходила к ее матери, чтобы забрать Паоло, своего сына. Но Франческа никогда не замечала в ней ничего такого, что могло бы ее насторожить. Красивая молодая женщина – она казалась ей очень милой и какой-то даже чересчур ненавязчивой. Одно слово – иностранка. Но теперь… Теперь Франческа увидела ее иначе, когда впервые рассмотрела хорошо.

У Евы были странные руки. Да. Руки – это первое, на что сейчас она обратила внимание. Изящные, кисти тонкие с длинными пальцами и очень хрупкие запястья – эти руки были неправильные. Франческе трудно было понять, с чего она это взяла, но точно знала – есть в этих руках что-то недоброе, даже… нечеловеческое.

Франческа видела, что Ева спокойно стоит в дверях, смотрит на нее и ждет. Никакого вопроса во взгляде, никакого удивления или нетерпения – только ожидание. А взгляд у нее был вроде бы самый обыкновенный. Голубые глаза… Ничего особенного. Но, может, это только так кажется, что ничего особенного?

Ева вдруг улыбнулась ей.

– Ты так и будешь стоять в дверях, Франческа? – спросила она.

Франческа поразилась – этот голос был незнакомый, властный, и она вдруг почувствовала себя какой-то неуклюжей перед этой женщиной. А улыбка показалась Франческе неприятной, несмотря на то, что очень шла Еве – улыбаясь, та выглядела еще красивее.

– Зайди в дом, – распорядилась Ева, отходя в сторону, чтобы пропустить Франческу.

Она не пригласила ее, не предложила войти из вежливости – именно распорядилась. Продолжая улыбаться: непринужденно и даже доброжелательно.

Франческа вошла. Она услышала, как за ней закрылась дверь.

Дом был обычный. Обставлен со вкусом, без изысков. Мебель хорошего качества – все на своих местах. В этом доме наверняка должно было быть очень уютно ребенку. На секунду Франческа замерла посреди гостиной в нерешительности. Оглядывая этот простой, такой домашний уют, такой… человеческий, она вдруг с ужасом подумала, что ошиблась, что у нее просто разыгралась фантазия. Она уже хотела извиниться за беспокойство и уйти, ничего не объясняя, но… Нерешительное биение ее собственного сердца словно подсказывало ей, что она правильно почувствовала, что у нее перед глазами только ширма, а на самом деле… На самом деле…