Игра Первых - Юлия Качалова

Вообще-то Лёшка собрался это сделать завтра. Не прыгать с балкона, естественно, а забрать у Стеклова смарт с талисманом. Но, поняв, что Гласс доведён до ручки, решил не откладывать. Днём раньше, днём позже – без разницы.

– Неси сюда свою мобилу. Идея одна появилась.

Стекловские глазки мгновенно высохли. Гласс споро вернулся, держа смартфон от «дедушки» брезгливо, как тарантула.

– Слушай меня внимательно и делай, что скажу.

Гласс в точности выполнил все указания.

– И что теперь?

– Если не выйдет, можешь прыгать, – жёстко ответил Лёшка, засовывая прóклятую мобилу в карман. – Если выйдет, подаришь этот Альке на день рождения. В случае, если я сам не смогу.

И протянул Стеклову смартфон, купленный мадам Добрэн.

Лёшка довольно долго колебался: включать или не включать? Не потому что боялся – просто было совершенно непонятно, чего ожидать от затеянной талисманом «Игры». «Ты не знаешь, о чём говоришь!» – вопил в истерике Погремушка. «Мы не знаем, с чем имеем дело», – повторяла мадам Добрэн. В конце концов Лёшка решил, что будет действовать по обстоятельствам, и, резко выдохнув, включил смартфон. На чёрном матовом экране проступили алые буквы: «Добро пожаловать в Игру, сетевой партнёр!»

* * *

Ослепительно-ясный морозный день плавно переходит в вечер. Солнце коснулось вершины западного холма, но ещё не скрылось, и снег окрашен багрянцем лучей. Со стороны восточного холма тени наливаются синевой, а впереди – бесконечное искрящееся пространство, на котором играют закатные краски. Пустота и тишина, кажется, упади снежинка, и то можно услышать. Но небо ясное, ни облачка, ни ветерка. Слышны только шаги да дыхание маленького человечка.

Мальчику лет шесть-семь. На нём косматая серая шубка, великоватая ему шапка, сползающая на лоб, варежки размера на два больше, чем нужно маленьким ладошкам, валенки, к которым кожаными ремнями привязаны короткие лыжи. Пушистый шерстяной платок кто-то заботливо замотал мальчику по самые глаза, чтобы уберечь его дыхание от мороза, но паренёк сдвинул платок вниз, и теперь с наслаждением вдыхает ртом студёный воздух и выдыхает молочный пар. Детское дыхание да мерный хруст лыж по насту – единственные звуки, нарушающие тишину.

Взрослые называют это место Идавелль-полем, для мальчика же оно – просто родина. Самое знакомое и дорогое место в мире. Место, где нет тревог и забот, где всё своё, близкое, родное – западный и восточный холмы, белое снежное пространство между ними; солнце, почти севшее за холм; месяц, бледно соседствующий с дневным светилом. Даже ямки, которые мальчик время от времени оставляет, оскальзываясь на насте и падая, тоже родные. Мальчик чувствует себя частью этого поля, а может, поле частью себя, и его переполняет любовь. Хочется расстегнуть шубку, распахнуться и обнять каждую снежинку под ногами, каждую звёздочку над головой! Так, как он обнимает маму.

* * *

В понедельник, первый школьный день после затянувшихся праздников, Алька не узнавала названого брата. Лёшка был обращён внутрь себя, и на её рассказы реагировал слабо, точнее, никак. Увлечённая подготовкой к своему дню рождения, девочка не стала к нему приставать. Во вторник Лёшка в школу не пришёл, и Алька заволновалась. Попробовала ему звонить, телефон не отвечал. После уроков она поспешила к другу домой. Открыла Лёшкина мама. Всегда улыбчивая и жизнерадостная, Ольга Владимировна выглядела осунувшейся.

– Спит. Утром пыталась растолкать в школу, но он пробормотал что-то, вроде сил нет, и толком не проснулся. Участковый врач не сумел диагноз поставить. Вызвала «скорую», пусть в больнице обследуют.

Алькины глаза мгновенно увлажнились:

– Можно я с ним посижу немножко?

Лёшка спал тихо, без малейшего движения. Дыхание было едва заметным. Алька присела на краешек его кровати:

– Лёш, это я, проснись. Ну, открой же глаза! Слышишь?! – Алька потрясла спящего за плечи, но тот не реагировал.

Дверь распахнулась, впуская молодого румяного врача «скорой помощи».

– Говорите, спит больной, мамаша? А это что за красотка над ним слёзы льёт? Подруга? Вот ведь любовь-морковь! – Доктор жизнерадостно хохотнул. – Телефончик парня возьмите. При нём оставите. Как очнётся, сразу вам позвонит.

Доктор указал на смартфон, валявшийся на тумбочке возле Лёшкиного изголовья.

* * *

Лохматый гигант сунул в рот зелёную ветку и прижмурил маленькие глазки. С наслаждением пожевал и потянулся хоботом за следующей. Летом большая семья всегда перебиралась к пойме реки, чтобы лакомиться сочным лозняком. Поодаль, на пригорке, начинался хвойный лес, почти чёрный по сравнению с яркой зеленью травы и кустарника низины. На вершине переднего дерева, длинного и корявого, сидел такой же неказистый ворон и неодобрительно косился на заполонивших низину громадных животных. Впрочем, опасности для ворона они не представляли невзирая на чудовищные размеры, угрожающие бивни и огромные кучи навоза. В последних, по мнению птицы, даже имелся несомненный плюс. И всё же шумная возня гигантов раздражала ворона.

Птица отвернулась, собираясь почистить перья, как вдруг её блестящий глаз заметил круглый белый камушек внизу. Камушек ни с того ни с сего подпрыгнул. Ворон склонил голову и недоумённо воззрился на шалый камень. Камушек скакнул ещё раз. Вслед за первым подпрыгнул ещё один. И ещё. Почему камушкам положено лежать, а не выплясывать, ворон, конечно, не знал. Но что-то не понравилось ему в их поведении. «Непор-р-рядок», – каркнул ворон и сорвался с ветви. С воплями поднялась стая его сородичей и отчаянно замахала крыльями.

Внезапно воздух загудел. Ураганный ветер, возникший из ниоткуда, сначала придал птицам небывалое ускорение, потом в ярости скрутил их тельца. Со стороны реки раздался рёв. Лохматый гигант, не успев проглотить зелёную веточку, недоумённо повернулся на звук. Взбесившиеся бурые воды вырвались из русла, взметнулись до небес и обрушились на низину.

Последнее, что запомнил мальчик, – полный недоумения взгляд животного и вздыбленный к небу мохнатый хобот с падающей веточкой лозняка. И сразу вслед за этим невыразительный голос произнёс: «Ты умрёшь».

Мальчик закричал и проснулся.

* * *

Алька понуро плелась из школы. В ушах звучали перемешанные с всхлипываниями слова Ольги Владимировны: «Алёшу перевели в реанимацию, говорят, он в коме. Врачи ничего понять не могут».

– Чё, Лёха правда в реанимации?

Алька хмуро подняла голову. Перед ней стоял Стеклов «самых честных правил» (он же Гласс, он же Погремушка). Она недолюбливала Стеклова, а Лёшка откровенно его презирал.

– У тебя ведь сегодня день рождения? – не унимался Стеклов. – Тогда вот тебе подарок. Лёха просил меня передать, если сам не сможет.

Гласс протянул Альке смартфон.

– Бери-бери, не бойся! Этот чистый, его собственный.