Правила боя - Борис Седов

– Убили ж господина Киреева, – напомнил я.

– Точно, убили, но машина стоит, ждет вас.

Хмырев впервые серьезно посмотрел мне в глаза и стало понятно, насколько опасный это человек и серьезный противник. Впрочем, сейчас, сегодня Хмырев на моей стороне и верить ему можно. Поэтому я кивнул. Начальник тюрьмы снял трубку.

– Тюлькин, почему трубку сразу не берешь? Ладно, не тренди! Там машина стоит на улице, черный лимузин, запусти во внутренний двор. Что значит – Устав караульной службы? Я для тебя – Устав караульной службы, понял?!

Хмырев бросил трубку.

– Бюрократы, – пожаловался он. – Скоро часовой на вышке чтобы на пост заступить, письменный приказ потребует. Сапоги чистить бы научились, а то – устав…

Он встал, подошел к окну, выходящему на внутренний двор.

– Ага, вот и машина. Постановленьице возьмите, пригодится, а так больше никаких бумажек не требуется, Тюлькин и так выпустит, я ему позвоню, – он действительно опять потянулся к трубке, но отдернул руку. – Успею позвонить, пока вы вниз идете и позвоню, ординарец сейчас проводит. Сам бы проводил, да вы ж понимаете…

Я кивнул – понимаю, мол, пожал протянутую руку и пошел вслед за ординарцем, старлеем в мешковатой не по фигуре одежде, которую и формой-то назвать язык не поворачивался.

Во дворе стоял большой черный лимузин с распахнутой задней дверью. Я опасливо заглянул в салон, готовый в любую секунду отпрянуть, захлопнуть дверцу, упасть на землю… В машине сидел Кирей, а точнее – Всеволод Иванович Киреев, как всегда в костюме и при галстуке, живой и невредимый. Наверное, единственный человек на Земле, которого я был рад сейчас видеть, не считая Светланы, конечно…

Гунь Юй вышел из своего кабинета и огляделся. Коридор был пуст. Он быстро прошел в дальний конец, где в маленькой каморке обитал человек со странным прозвищем «Бит Мак», бывший когда-то правой рукой «Мандарина».

Господин Гунь негромко постучал и прислушался, раздалось тихое: Да! – и он вошел. «Бит Мак» стоял у окна, спиной к двери, и даже не повернулся на стук.

– Прошу, повернитесь, я не буду отнимать вашу жизнь, – сказал Гунь Юй.

Биг Мак медленно повернулся. Если он и ждал смерти, то тщательно скрывал это.

– Слушаю вас, господин Гунь.

– Садитесь, поговорим.

Биг Мак послушно сел.

– Как вас зовут?

– Биг Мак, – удивленно ответил тот.

– Нет, какое имя дали вам родители?

– Вэн Шань. Русские называют меня Ваней. Мои родители еще до войны бежали от Гоминьдана через Амур, и я родился в Советском Союзе. Так что по духу я скорее русский, китайского языка почти не знаю, читать иероглифы не умею…

– Простите, господин Вэн, о какой войне вы говорите?

– Русские называют ее Великой Отечественной, в Европе – Второй Мировой…

– Понятно, – Гунь Юй смутился, слово «война» было связано в его сознании с соперничающими кланами. – Вы были ближайшим помощником господина Лю, и я хочу, чтобы вы остались на этом месте. Но если вы откажетесь, я это пойму и помогу устроиться так, как вы пожелаете.

– Я – старый человек и, боюсь, не смогу быть вам полезен.

– Господин Вэн, я получил европейское образование и не привык к китайским церемониям. Давайте говорить, как цивилизованные люди. Если вы хотите работать со мной, говорите – да, если не хотите, тоже скажите прямо. Поверьте мне, у нас очень мало времени.

– Мне бы хотелось попробовать…

– Отлично.

Гунь Юй вынул из кармана конверт, полученный им в день взрыва читинского поезда, и передал его Вэн Шаню.

– Прочитайте, господин Вэн, и скажите, что вы по этому поводу думаете.

Вэн Шань, как хрупкую драгоценность, взял письмо, развернул, прочитал, потом аккуратно сложил его и положил на стол.

– Господин Голова появился в Петербурге в конце апреля, он обложил данью все крупнейшие фирмы города, прислал письма с угрозами начальнику ГУВД и лидерам преступных группировок. Вы, наверное, видели по телевидению его акцию с грузовиками…

Вэн Шань закрыл глаза и по памяти процитировал:

– «Здесь могла быть ваша тонна гексогена. Заплати и спи спокойно».

– Да, – подтвердил Гунь Юй, – я помню эту акцию. Чем это все закончилось, вы не знаете?

– Нет, такие вещи не афишируются. Сразу после этого Господин Голова исчез. Говорили разное, но никто ничего точно не знает.

– А наши люди получали такие письма?

– Конечно, нет. Разве мы – преступная группировка? Есть землячество «Хуацяо Санкт-Петербурга», которое объединяет этнических китайцев, вот и все…

– Вы хорошо знаете Санкт-Петербург?

– Я много лет прожил в Ленинграде.

– Необходимо срочно, в кратчайшее время, организовать в Петербурге серию терактов. Где и как – решайте сами, господин Вэн, главное, чтобы теракты были шумными, яркими, вызвали большой резонанс и ясно обозначили, что это наша реакция на читинский взрыв.

– Сколько времени вы можете мне на это дать?

– Если вы мне скажете, что нужна неделя, я дам три дня. Если попросите три дня – я дам один.

Вэн Шань задумался.

– Господин Гунь, меньше чем за два дня мне не управиться.

– Хорошо. Послезавтра я жду экстренный выпуск новостей.

Вэн Шань встал и низко поклонился.

* * *

Остаток вчерашнего дня мы с Киреем просидели в малой гостиной, пили кофе и делились воспоминаниями. Удивительно, как много общего можно вспомнить с человеком, которого знаешь чуть больше месяца.

Всеволода Ивановича больше всего интересовало, как там девчонки. Так он называл Наташку и Светлану. Про Наташку я мог сказать только то, что она уехала в Монтре-су-Буа, чтобы учиться там хорошим манерам, верховой езде и стать завидной невестой для наследников европейских престолов. Зато о Светлане я рассказывал долго и подробно, потому что мне это доставляло удовольствие.

Киреев тоже был доволен, несколько раз вставал, чтобы покурить у окна, потом садился и задавал все новые вопросы. Когда, наконец, тема была полностью исчерпана, он спросил, как о чем-то маловажном и второстепенном:

– А что там Петрович задумал, ты подробности знаешь?

– Пока нет. Сергачев сказал только, чтобы я ехал домой и поднимал братву.

– Братву поднять недолго, надо знать – зачем. Понимаешь, я последнее время как-то иначе к жизни отношусь, да и к смерти тоже. Трепетнее, что ли. Может, старею. Но не хочется, понимаешь, мужиков на смерть посылать непонятно зачем.