Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I - Йован Дучич

Народ с воодушевлением встретил чтение царского письма и рукоплескал владыке Даниле, полковнику Милорадовичу и офицерам. Наивный народ, который не мог понять всю опасность такого выступления, поверил, что действительно настал день восстановления царства Неманичей, и поклялся сражаться до последнего человека. Милорадович раздал присутствовавшим некоторое количество денег.

Приняв в собственные руки царскую прокламацию, владыка Данило с офицерами и другими грамотными людьми снял с нее несколько копий и разослал их во все соседние герцеговинские и дубровницкие земли. В Гацко до сих пор вспоминают, как некие Владиславичи и Зимоничи с прочими сербами приняли эти послания и тут же на них откликнулись. Сын Дуки Владиславича Живко агитировал в своих краях за восстание, храня на теле царскую прокламацию, и когда Бечир-бег Ченгич обнаружил письмо, то зарубил его над собственным очагом.

Историк Стоян Новакович пишет, что Милорадович 3 июня 1711 года послал личное письмо требиньскому митрополиту Савватию Любибратичу в Боку Которскую, в котором обещал в случае победы сербов подарить митрополиту и его епархиальному советнику хаджи-Стевану дома и лавки Мустафы-аги Чатовича из Требинья, а также все дома и имения Чатовича в селе Придворцы и в других краях. Все это перейдет в личную собственность митрополита и экзарха при жизни, а после их смерти имения отойдут монастырю Святого Успения в Требинье в пользу будущих архимандритов.

Между тем черногорцы поспешили на свои деньги закупить порох и свинец. Закупки делали в Дубровнике, который, исходя из собственных государственных интересов, не был готов поддержать восстание Милорадовича. Поэтому город Святого Влаха снабжал амуницией как отряды Милорадовича, так и турецкую армию.

Венецианские власти в Боке Которской также холодно встретили появление трех офицеров русского царя на Адриатике и чинили им всяческие препятствия. Они также с недоверием восприняли восстание сербов под русским началом, тем более в краях, которые рассчитывали сами прибрать к рукам и с этой целью часто вторгались туда и время от времени подвергали их оккупации.

Весной 1711 года, накануне начала восстания, Милорадович пишет в Москву канцлеру Головкину о скудном вооружении повстанческих войск, о сговоре между «латинянами и венецианцами» не продавать им пороха и свинца, и что его самого никто из них не хотел принимать в своих домах, так что ему пришлось ночевать по церквям. «Латиняне» писали туркам, что следует объявить награду за его голову, а также посылали христианам (сербам) деньги за его выдачу, однако те наотрез отказались от таких предложений.

Из-за такого поведения «латинян» католические христиане в Албании не присоединились к сербскому освободительному движению, особенно после письма, которое им направил барский епископ Винченцо Змаевич, обладатель громкого титула «примаса Сербии», сохранившегося с древнейших времен. Враги освободительного движения даже поставляли туркам сведения о передвижении повстанческого войска, и владыка был вынужден напомнить некоторым племенам о необходимости соблюдать осторожность, «поелику венециане выдают туркам все тайны нашего восстания». Тем не менее восстание началось со всей жестокостью.

Владыка Данило и полковник Милорадович прежде всего атаковали город Спуж, причем оба проявили личную отвагу. После штурма все без исключения пограничные герцеговинские области присоединились к восставшим, сожгли турецкие дома в Оногоште (Никшиче), Подгорице и Жабляке и загнали турок в крепости, откуда те более не смели выйти. Бои велись на широком фронте от Скадара до Требинья. Можно сказать, что широкомасштабное восстание оставляло впечатление хорошо продуманной и тщательно подготовленной акции. Воодушевление сербов было безгранично, а позиционный перевес в то время был на стороне восставших.

К несчастью, именно в тот момент, когда владыка Данило и полковник Милорадович добились максимального успеха и почти принудили турок подписать мир на условиях повстанцев, от царя Петра с берегов Прута пришла весть о том, что он вынужден заключить с ущербом для себя мир с турками, причем уже 21 июня. Извещая об этом владыку Данилу, русский царь предложил ему прекратить сражаться с турками и со всем народом уйти в горы. К сожалению, царь Петр не смог признать тот печальный факт, что в мирном договоре с турками он не упомянул ни сербов, ни их восстание, которое фактически стало первым в борьбе сербов за освобождение. Благородный черногорский владыка Данило, набожный герой, вынужден был удовольствоваться хотя бы тем, что не позволил герцеговинским и албанским мусульманам в массовом порядке выступить против России.

Правительства Венеции и Дубровника с одинаковым удовлетворением восприняли весть о подавлении восстания в Герцеговине и Черногории, потому что исходя из собственных интересов не желали роста авторитета России среди православных сербов. Венецианцы в последнее время открыто выступали против Милорадовича и даже объявили награду за его голову. Подданные Дубровника из Жупы и Конавала, которые всегда помнили, что Дубровник в XV веке купил эти земли и насильно обратил их жителей в католичество, были воодушевлены восстанием братьев в Черногории и Герцеговине. В связи с этим правительство Дубровника послало командира Николу Бучу с целью умиротворить окрестности Дубровника, не позволить их жителям примкнуть к восставшим и тем самым осложнить отношения Дубровника с Портой. Сам Дубровник, который в то время насчитывал всего лишь две тысячи жителей, жил продажей амуниции и тем, и другим, и сумел угодить и туркам, и повстанцам, и Петру Великому, и Венеции. Сенат Дубровника послал к паше в Мостар своего канцлера по вопросам сербского языка Луку Лунина, чтобы тот предложил туркам оккупировать Царину (которая находилась на пути из Дубровника в Требинье), с тем чтобы она не попала в руки повстанцев. Эта просьба успокоила турок, убедив их в том, что Дубровник на самом деле не поддерживает связей с черногорцами. Сенат Дубровника также послал и Юния Растича, чтобы тот успокоил и боснийского визиря Ахмет-пашу.

Полковник Милорадович, по-сербски отважный офицер, но по-русски весьма легкомысленный, называл себя «великим полковником», и вообще любил похвастать. После поражения на Пруте он еще год оставался в Черногории, вплоть до апреля 1712 года; расставаясь с черногорцами на народном сходе, он передал им некое письмо, в котором сулил золотые горы. Как говорится в одном из документов Архива Дубровника, Милорадович вернулся в Россию через Сеньскую Риеку (так дубровчане называли Фиуме) вместе с несколькими членами семьи Владиславича, и путешествие это было тайным, поскольку за ним охотились гусары из Ульциня, в то время пользовавшиеся в нашем Приморье дурной репутацией. Его место занял капитан Ново Црноевич (в действительности – Иван Лукачевич, русский капитан родом из Подгорицы), который прибыл вместе с ним из Москвы в Цетьинье. Повстанцы не доверяли Дубровнику и потому замыслили отомстить городу, ограбив принадлежащие ему летние имения в окрестностях Конавала; но Црноевич, товарищ Милорадовича, по просьбе дубровчан удержал повстанцев.

Печальным последствием поражения русских на Пруте явилась не только неудача первого сербского освободительного восстания, но и две акции, которыми султан жестоко отомстил Черногории и ее несчастному владыке Даниле. Боснийский визирь Ахмет-паша в 1712 году с пятидесятитысячным войском двинулся в Черногорию, где его встретили три черногорских отряда: первый под командованием Янко Бурашковича, на горе Пржник, второй – Буко Мичуновича на холмах Вране, а между ними, в центре, отряд самого владыки Данилы. Началась кровавая схватка, в которой Данило был ранен. В славной битве 29 июля 1713 года на Царевом Лазе, как утверждают, погибло 20 тыс. турок и было захвачено 86 знамен. Это было самое знаменитое сражение в новой сербской истории, правда, его масштабы подвергаются некоторому сомнению, что, однако, никак не отражается на его славе.