Дотянуться до престола - Алекс Кейн

Но вот ратники дружно опустились на колени, священники прочли молитву. Едва она закончилась, Петр увидел, как Дмитрий Михайлович махнул рукой. И тут же заиграл сигнальный рожок, застучали барабаны, взметнулись полковые знамена. Секундная заминка – и огромная армия медленно, словно нехотя, двинулась на приступ.

Юный царь, стоя на насыпи, с волнением смотрел, как передние ряды ускорились и перешли на бег. Через несколько минут и они, и Пожарский исчезли в туманных сумерках. Петр потряс головой, словно отгоняя наваждение. Неужели он видит это своими глазами? Настоящий, не киношный штурм Смоленска! Подумать только!

И вновь заработали пушки, с грохотом и свистом ядра выскакивали из закопченных дул и летели в сторону города, неся смерть и разрушения. Петр обернулся к Ваське, который в нетерпении приплясывал рядом, и прокричал:

– Хорошо!

– Государь, молю, изволь вернуться в шатер! – завопил в ответ тот. – Не видать же ниче, дымина-то! А тебя, батюшка, тута задеть могут!

– Сюда не долетает. Эх, как бы понять, выступил ли Черкасский!

– Вестимо, выступил, Петр Федорыч, не тревожься! И он, и Троекуров, и все остальные!

Царь улыбнулся: он видел, как хотелось его верному стражу поучаствовать в битве. Глаза у того горели, рыжие вихры топорщились во все стороны, он возбужденно притопывал, ни секунды не оставаясь на месте. И тут сквозь дым подкатились от крепости совсем другие звуки: крики, звон сабель, треск полевых пищалей.

– К пролому подошли! – заорал Васька, пытаясь перекричать бесконечный свист ядер. – В сечу вступили!

Петр отчаянно потер глаза. Слезы от дыма текли сами собой, становилось трудно дышать. Василий снова принялся уговаривать его вернуться в шатер, но царь отрицательно замотал головой:

– Почти рассвело.

В самом деле, с каждой минутой становилось все светлее, и вскоре с насыпи уже можно было видеть, что под стенами города идет жаркая драка. Гарнизон отчаянно бился, не давая наступающему войску пройти в пролом. Сверху и на тех, и на других с обеих сторон летели ядра, картечь, обломки кирпичей. В каменной пыли мелькали клинки, знамена, руки, головы, каждую секунду кто-то падал, убитый или раненый, и все поле боя перед брешью в стене за считаные минуты обагрилось кровью.

Вскоре у станов стали появляться первые раненые. Еще до битвы Петр приказал Пожарскому создать особый отряд, чтобы выносить раненых с поля боя. И теперь члены этой спасательной команды одного за другим приносили окровавленных, но живых ратников и укладывали их в «госпитале».

Взошло солнце и осветило беспощадную рубку яркими золотистыми лучами. В ту же секунду Васька повернулся к царю и восторженно завопил:

– Ломим, государь, ломим!

Прижав руки к груди, Петр смотрел, как с боем, медленно, но верно атакующие входят в крепость. Сотни ратников во главе с Пожарским уже скрылись в проломе, и царь открыл было рот для победного клича да так и застыл, заметив, что с юга в тыл русскому войску мчатся польские крылатые гусары.

– Господи боже, откуда они взялись?! – в замешательстве пробормотал Петр.

Васька, несмотря на грохот, услышал его. С ужасом вытаращившись на всадников, он ответил:

– Сии не из крепости. Видать, сквозь заставы пробились.

Петр растерянно огляделся: кого послать на помощь? Но лагерь был пуст, вокруг, ахая и сокрушенно качая головой, столпилась лишь сотня стрельцов-охранников да кто-то из раненых выглядывал из больничного шатра.

Между тем польская кавалерия, ощетинившись пиками, с разбегу врезалась во фланг русского войска. И хотя ратники успели ее заметить, но с ходу оказать достойного сопротивления не смогли. Послышались вопли, крики раненых, и воины заметались в растерянности. Что делать – то ли на приступ идти, то ли с гусарами биться?

В этот момент откуда-то сбоку выскочил еще один конный отряд. Впереди скакал молодой смуглый здоровяк, его длинные волосы развевались на ветру. Петр помертвел: с таким количеством кавалерии точно не справиться. Но всадники, размахивая саблями, врезались не в толпу растерявшихся русских пехотинцев, а в тыл гусарам. Те попытались развернуться, чтобы принять атаку, и оказались спиной к штурмующим. И только тут царь заметил, что новоприбывшие конники скакали под знаменами с изображением православных ликов. Он почувствовал такое облегчение, что ноги чуть не подкосились. Стрельцы радостно зашумели, а Василий, словно безумный, заорал:

– Братцы, глядите, наши-и!

– Кто это, Вась? – изумился Петр. – Откель взялися?!

– Резерв, государь. Полк князя Еншина, мурзина сына.

– Кого-о?!

– Сулешева. Отец его из Орды переметнулся.

Между тем бой у стены продолжался. И те и другие рубились отчаянно. У Петра заболели глаза, настолько часто то здесь, то там сверкали солнечные блики на окровавленных клинках. Всадники Сулешева размахивали саблями, гусары – длинными кончарами[16], пехотинцы стаскивали их на землю и добивали бердышами и палицами, кто-то стрелял из пищалей, лошади метались в толпе, взвивались на дыбы…

«Смешались в кучу кони, люди», – всплыло в голове у Петра.

– Батюшка царь! – раздалось рядом.

Он повернул голову: перед ним повалился на колени толстый краснощекий бородач с перепачканным копотью лицом. Подняв голову и пытаясь отдышаться, он выпалил:

– Князь Пожарский послал… меня, государь. Ваську кличет. Ранен он, помирает!

– Как?! – в один голос воскликнули царь и страж.

– Да, батюшка, – кивнул краснощекий, – из пищали в него саданули. Я было к нему, а он – ступай, мол, Ваську мово немедля приведи.

Василий недоверчиво нахмурился и воинственно шагнул к нему.

– А ты кто такой?

– Иван я, Козлов. Голова с полка воеводы Троекурова. Еле пробился к вам. Не сумлевайся, паря, меня всамдель князь Дмитрий Михалыч послал. Вот, перстень в поруку передал. Велел тебе со стрельцами, не мешкая, к нему прорываться, он возле смоленского арсенала лежит.

Козлов протянул Василию кольцо с красным камнем, тот взял его дрогнувшей рукой и молча кивнул.

– Евонный… – прошептал страж и в растерянности взглянул на царя.

Петр кивнул, глазами указал на шатер и шагнул внутрь. Васька, опустив руки, с лицом белее мела, тихо пошел за ним.

– Ступай, – тихо, но решительно сказал Петр, едва за ними опустился полог. – И стрельцов бери, князь пустое велеть не станет.

– Да как же я тебя оставлю-то, государь, – запротестовал было Василий, но тут же сник.

Губы его тряслись, на белесых ресницах дрожала непрошеная слеза: весть о скорой кончине Пожарского совершенно выбила беднягу из колеи.

– Не тревожься, ступай, – повторил царь. – Оставь мне пару дюжин, остальных уводи. Почто мне боле? А тебе люди надобны, Бог знает, скок князя искать придется.