Карибский брак - Элис Хоффман

Он оказался в полной темноте на каком-то лугу. У него было чувство, что он один на всем свете, – такого с ним не было даже на корабле, где его могло смыть волной, и никто не заметил бы этого. Затем он увидел во тьме два обращенных на него глаза, и его охватила паника. Он решил, что это дьявол – тот самый, который внушал ему мысли о Рахиль, и теперь дьявол накажет его. Но, присмотревшись, он понял, что это всего лишь козел, глядевший на него из-за какой-то загородки. Ему стало смешно. Он говорил Рахиль, что он не глупец, но, похоже, он был не прав.

Как-то в пятницу во время обеда Рахиль, передавая ему тарелку супа, слегка коснулась его руки. Его словно огнем обожгло, он не мог проглотить ни куска. Чуть позже он увидел, как она поливает холодной водой свою собственную руку, и понял вдруг, что она чувствует то же самое. После этого он еще глубже погрузился в работу, просиживая за бумагами до поздней ночи. Он писал родственникам во Францию, подробно рассказывая о работе, но не упоминая Рахиль. По ночам он слушал писк мошек и комаров. Он физически ощущал сине-черную темноту вокруг него. Он хотел бы, проснувшись, начисто забыть тот миг, когда впервые увидел ее.

Однажды ночью она пришла к нему, когда он спал. Ему снилось, что она в его комнате, на ней только белая нижняя юбка. Он открыл глаза и увидел ее с фонарем в руках.

– Одевайтесь быстрее, – прошептала она и, выйдя в коридор, стала ждать его.

Он вылез из постели, еще не вполне уверенный, что это происходит на самом деле, а не в его воображении, оделся и с ботинками в руках выскочил в коридор. Она рассмеялась, увидев его долговязую фигуру и то, как он растерянно протирает глаза со сна.

– У вас такое выражение, будто вы ожидали чего-то другого, – сказала она.

Дело было в том, что она была полностью одета, в легкой накидке поверх платья. Ее насмешливость слегка рассердила его, а может быть, он испытывал ревность, подумав, что она принадлежала ранее его дяде, чуть не погубившему их бизнес.

– Просто вы пришли ко мне так неожиданно… – ответил он холодно и тут же испугался своего тона.

– Пришла, – кивнула она покаянно. – Я не отрицаю.

Можно было подумать, что все остальные домочадцы каким-то магическим образом куда-то исчезли. Розалия всю неделю, кроме выходных дней, жила с ними и спала с открытой дверью, чтобы услышать, если проснется кто-либо из детей. Но сейчас все спали, и в мире, казалось, не было никого, кроме вдовы и ее племянника. В душном воздухе ощущалось какое-то колдовство, басовито и требовательно звучал лягушачий хор. Несколько дней назад Фредерик обнаружил у себя под подушкой зеленую лягушку с красным пятном на спине. За завтраком он рассказал о находке.

– Ядовитая, – заключила Розалия, выслушав его описание. – Тут надо соблюдать осторожность. Это вам не Париж.

Позже он узнал от детей, что такие лягушки безвредны. Розалия подшутила над ним. Теперь при встрече с ним она всякий раз спрашивала:

– Вы не забываете о лягушках?

Это стало их дежурной шуткой.

Но когда дядина вдова повела его куда-то во тьму, это было уже не шуткой. Он слышал, как стучит его сердце, и боялся, что она услышит этот стук, словно застигнутый на месте преступления школьник. Они спустились по пустынной крутой улице и направились к тому месту на морском берегу, которое Рахиль хотела ему показать. Погода была душная и мягкая. Это была та ночь, когда черепахи выходят на берег. Она сказала, что фонарь зажигать нельзя, потому что это собьет с толку черепах, так как они вылезают из моря для кладки яиц, привлеченные лунным светом. Они легли на песок, вытянувшись и прижавшись друг к другу. Она рассказала ему о черепахе, которая была наполовину женщиной, выглядела как женщина и влюбляла в себя всех мужчин. Они устремлялись за ней, и некоторые ныряли вслед за ней в воду, даже если не умели плавать. Но она уплывала от них, не оглядываясь.

Ее рассказ несколько озадачил Фредерика. Он не мог понять, признание это или предупреждение. Что она хотела этим сказать? Чтобы он остерегался ее или следовал за ней?

– Я раньше часто приходила сюда с моей лучшей подругой, но ее больше не интересуют чудеса, – сказала Рахиль. – Она не верит в них, а я, как ни странно, верю.

Он был благодарен этой неведомой подруге. Ее неверие в чудеса означало, что ему-то позволено быть этой ночью рядом с Рахиль и видеть все чудеса. Песок был сырым и холодным, воздух влажным, почти как морская вода, но он чувствовал себя как в огне. Она наверняка догадывалась об этом, и он чуть ли не ожидал, что она, читая его мысли, влепит ему пощечину за них, но, когда она посмотрела на него, он увидел в ее глазах сочувствие, словно она жалела его за эту человеческую слабость и, возможно, себя жалела тоже.

И тут из моря стали появляться сотни черепах. Некоторые, переваливаясь, проползали совсем рядом с ними в поисках места, подходящего для кладки яиц. Полная луна светила тускло сквозь пелену облаков, небо было усеяно бусинками звезд. Самый яркий свет давало отражение белых гребешков на волнах. Затем облака разошлись, на воде образовалась лунная дорожка, по которой продолжали прибывать черепахи. Берег окрасился в зеленый цвет. У черепах уходила вся ночь на то, чтобы отложить яйца, закопать их в песке и наконец вернуться в воду в полном изнеможении.

Когда Рахиль и Фредерик возвращались домой, по небу уже разливалось утро. Мир был бледен и прекрасен, воздух наполняло такое громкое птичье пение, что Фредерику казалось, у него вот-вот расколется голова. Они не спали в эту ночь, и она была для них длиннее обычных.

– Мне надо было бы ненавидеть тебя, – сказала Рахиль.

Ее мучило безотчетное желание, и она обвиняла его в том, что не могла справиться со своими чувствами. Его присутствие действовало на нее как колдовство, его имя было заклинанием. Она с самого начала избегала его, но эта тактика не сработала. Она ни разу не была на кладбище после его приезда. Она не обращала внимания на детей, когда они плакали. По ночам она запиралась в своей спальне и внимательно разглядывала себя в зеркале, думая, не стара ли она и не существует ли средства против старения – каких-нибудь листьев или трав, с помощью которых она могла бы приворожить его. Надо было раз и навсегда оттолкнуть его, он был враг, незваный родственник, но теперь было уже поздно. Она слишком хорошо знала его; все, что он делал, ощущалось ею как проявление их интимных отношений – то, как он вешал пиджак на спинку стула, садясь за письменный стол, как тщательно разрезал пищу во время еды, как смотрел на нее, когда думал, что она не видит этого, как поразился, когда первая черепаха проползла мимо них, как чуть не вскрикнул, когда она впервые коснулась его. Адель недаром говорила ей, что она встретит свою судьбу и сразу узнает ее.

Когда они проходили мимо соседнего дома, он затащил ее в темный угол около входа и, притянув к себе, поцеловал. Поцелуй был таким пылким, что она чуть не задохнулась, но она и не думала говорить ему, чтобы он перестал. Она чувствовала исходивший от него жар, когда его рука проникла под ее накидку, а затем под платье, которое сшила Жестина, чтобы напомнить ей о весне. И вот, проведя столько лет в ожидании какой-то другой жизни и имея семерых детей, она наконец поняла, прислушиваясь к дождю, что такое любовь. Она не стала его останавливать, она провалилась в него. В это время раздался какой-то шум – очевидно, это была птица. Он вздрогнул и отшатнулся, словно совершил какое-то преступление. По нормам их общества, это было аморально и противозаконно. Извинившись, он проводил ее до двери и молча удалился.