Жизнь взаймы у смерти - Марина Болдова

– Ничего не понимаю… Кто такая Ингрид-Марта Миллер? Да, дата рождения совпадает, ни отца, ни матери не прописано. Сирота? А это что? «Лебенсборн»! Не может быть…

– Это свидетельство выдано в доме матери проекта «Лебенсборн» в Штайнхёринге.

– Не поверите, но только что Никита мне открыл сайт, где выложено много документов, касающихся этого проекта! Я хотела использовать такой поворот в сюжете… вот, смотрите, – Галина повернула экран ноутбука Карташову.

– Ну-ка, ну-ка, любопытно!

– Перед вашим приходом я прочла статью. Вот здесь выделено, что касается свидетельств о рождении. Обычно имя матери в документе указывалось. Кроме того, ей выдавалась брошь с рунами «Лебен» и «Зиг» и подсвечник с гравировкой, что она является лишь звеном в бесконечной цепи поколений. А младенцы получали серебряную ложку и кубок.

– Юлия Эрбах думает, что Марте о месте ее рождения известно не было. А серебряную ложку Юлия нашла там же, где и документ. Сдается мне, Галочка, что ребенка у Клары отобрали насильно. Скорее всего, это сделал сам Эрих Эрбах. И отвез девочку в приют «Лебенсборн», надеясь, видимо, забрать после окончания войны.

– А как же письмо Эриха Зигфриду Гаубе от пятого июля сорок второго года? Где он просит забрать дочь… Кстати, теперь ясно, откуда – из приюта! Забрать и стать крестным! Чего он вдруг стал опасаться?

– Вполне возможно, чистота крови ребенка оказалась под сомнением. Сорок второй год, тогда еще немцы строго отслеживали арийское происхождение родителей. Немногим позже стала понятна бессмысленность затеи и ввели программу «по онемечиванию» славян. Кстати, в приюты «Лебенсборна» вывозились дети не только из европейских стран, но и с оккупированных территорий СССР. Если Эрбах не предоставил документы на мать ребенка, того могли и «забраковать»!

– И… что делали с такими детьми?

– Учитывая жестокость режима, все что угодно, вплоть до изъятия органов и уничтожения…

– Тогда понятна озабоченность Эрбаха. Но, в таком случае, что сталось с Кларой?

– Сие неизвестно. Не исключаю ее смерти родами или… все же война, Галочка, ее могли убить или арестовать, сослать в лагерь, да мало ли… – Карташов начал складывать документы обратно в папку.

– А фон Эрбах сумел спасти лишь ребенка, – согласилась с ним Галина.

Юлия оглядела стол, удовлетворенно кивнула кухарке, застывшей с подносом поодаль, и бросила взгляд на часы. Эрика прибудет через пять минут, они поужинают, и она покажет той все найденные документы. Немного смутило то, что о семейных делах Эрбахов известно какому-то то ли историку, то ли архивисту Курту Зигелю. Но Эрика уверила в его порядочности, а оснований не доверять ее мнению у Юлии не было. Тем более, тот связан, как оказалось, обязательствами с Мартой. Неплохо бы узнать, что это за договор!

Юлия решила, что выудит из сестры мужа всю информацию, которой та владеет. Даже если получится навязчиво и бесцеремонно. Хватит, «расшаркивалась» перед этим семейством всю жизнь. Бог бы с ними со всеми, но Юлия чувствовала во всем происходящем какую-то угрозу сыну. Пока разобраться, откуда идет это беспокойство, не смогла, но надеялась, что Эрика прояснит ей некоторые вопросы.

Дверной колокол зазвонил ровно в семь. Она вышла в холл, выказывая тем самым свое уважение к гостье.

– Добрый вечер, Эрика. Грета, примите плащ у госпожи Арнт, – приказала она горничной.

– Оставь церемонии, Юлия. Брат мой давно уже не следит за тобой, можно расслабиться, – рассмеялась Эрика, отдавая плащ прислуге. – Я знаю, он был… как это по-русски… сатрапом, самодуром – правильно?

Она вновь рассмеялась, а Юлия успокоилась – выходило, вся спесь Франца была лишь способом унизить ее, Юлию, а не приверженностью традициям. Да, он вышколил и ее, и прислугу…

– Юлия, я договорилась на сеанс по скайпу с Куртом на семь тридцать. Поэтому на ужин у нас есть… двадцать минут! Прости, что не предупредила заранее, – Эрика мило улыбнулась, а Юлия вдруг поняла, что та умело «правит бал»: все получалось, как хотелось ей.

– Хорошо, прошу к столу.

Ужинали молча, Эрика показалась ей действительно голодной, с таким завидным аппетитом она поедала запеченный в духовке курник, запивая его бульоном. Юлия всегда готовила гостям блюда русской кухни. Особенно ценился винегрет и пельмени в горшочках. Но она вовремя вспомнила, что угощала этим сестру мужа в прошлый ее визит.

– Ну, показывай! – Эрика села в предложенное кресло. – Здесь можно курить?

– Да. Я сейчас включу вытяжку, – Юлия подошла к окну. – Посмотри пока то, что в папке.

– Готовь скайп. Курт, думаю, уже в ожидании связи. Ух ты… еще одно свидетельство о рождении! Многовато для одной особы…

– Да, заметь, указаны имена родителей.

– Все-таки Гродно… а он где территориально?

– В Белоруссии. На начало войны был на территории Советского Союза.

– Русский город?

– Можно и так сказать, – не стала Юлия вдаваться в подробности передачи территорий Польши Советскому Союзу незадолго до войны.

– Все, вызывай Курта, вот номер, – Эрика посмотрела на часы. – Будем втроем дальше думать…

Юлия очень удивилась, Курт Зигель оказался стариком. А она была почему-то уверена, что тот – ровесник Эрики.

Диалог вели в основном Эрика и Курт, Юлии оставалось лишь подавать Эрике поочередно все документы, что нашла в кабинете мужа.

– Я правильно понял, что теперь доподлинно известно, что родилась Марта в оккупированном Гродно?

– Да, но я не понимаю, каким образом появилось второе свидетельство о рождении? С указанием на «Лебенсборн»? – Юлия развернула документ к экрану монитора.

– Как раз это легко объяснимо. Ребенку выписали документ при рождении, не могли не выписать, таков порядок! Но позже (я думаю, это сделал отец) девочку перевезли в приют «Лебенсборн».

– Почему не в замок, Курт? Почему Эрих не доверил ребенка своим родителям?

– Но это же просто, Эрика! Представьте себе, что сын предлагает им воспитывать полукровку! Документов, подтверждающих немецкое происхождение матери ребенка, нет! Фон Эрбах никогда бы не принял его!

– Поэтому мой родственник и сдал дочь в приют! Очень благородно с его стороны, – не удержалась от сарказма Юлия.

– Но как же мой отец и тетушка Гертруда согласились стать крестными Марте? – удивилась Эрика.

– Могу лишь предположить, что не смогли отказать в просьбе Эриху. Вероятнее всего, такой отказ привел бы к разрыву отношений!

– Выходит, в приюте выписали Марте новое свидетельство, как сироте? Дав чью-то фамилию? И она так бы и росла там, воспитанная в нацистском духе…

– Вероятно, с матерью Марты случилось что-то непоправимое, раз Эрих вернулся в Германию один. Он бы не оставил любимую жену. Кстати, а в каком году? Эрика, вы не спрашивали у отца, когда Эрих Эрбах забрал у них с сестрой дочь себе?