Калинова яма - Александр Сергеевич Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Душить? — недоверчиво переспросил Юнгханс.
— Душить! Со всей силы! Он сжимал зубы и хрипел с нечеловеческой ненавистью в глазах. Изо рта лилась черная кровь, а он продолжал душить. Отец так перепугался, что сначала даже не мог толком сопротивляться, а руки у русского были сильные и холодные — их было не разжать. Товарищи, увидев это, добили русского выстрелом в лоб, и только тогда он наконец выпустил шею из рук. А отец даже не мог поверить в происходящее — он еще минут пять сидел над этим офицером, пока сослуживцы приводили его в чувство.
Снова трогать револьвер он побоялся. Вот с какими людьми мы воевали, друзья. И не исключено, что придется снова.
Мы молчали — история действительно произвела на нас впечатление, хоть и казалась очередной фронтовой байкой.
— А самое страшное, что это был не единичный случай, — продолжал Лампрехт. — Я помню еще несколько похожих историй. Конечно, может быть, это и выдумки. Но не могли же они появиться просто так! Да и мой отец не склонен рассказывать небылицы.
— Если русские умирают только со второго раза, нам придется потратить в два раза больше патронов, — попытался пошутить Юнгханс. — Что за народ! Даже умирать не умеют.
Я молчал.
Мне почему-то представилось, как тот рабочий, убитый казаком, вдруг медленно поднимается с брусчатки и встает во весь рост, а затем идет, пошатываясь, по дороге — бледный, с раскроенным надвое черепом, истекающий кровью. А ночью он приходит к своему убийце и душит его во сне.
Впрочем, я всегда был излишне впечатлительным. На станции Калинова Яма это сыграло со мной злую шутку.
* * *
Ж/д станция Калинова Яма, 17 июня 1941 года
— Мы подъезжаем к станции Калинова Яма. Вы просили разбудить.
Снова улыбающийся проводник, снова бьющий в глаза свет из окна, снова на столе подстаканник с чаем, бутылка воды, бутерброд и сдача, снова шум в ушах и ощущение ломоты в теле, снова замедляющийся поезд и размеренный стук колес.
Когда проводник ушел, Гельмут еще некоторое время лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Он ни о чем не думал. Думать не хотелось. Он слушал, как колеса стучат все медленнее и медленнее, медленнее и медленнее, и наконец поезд лязгнул, дернулся и замер на месте.
Тогда он встал, поправил на себе смятую рубашку и направился к выходу.
На сей раз здание станции Калинова Яма было выстроено из дерева в стиле архитектуры Русского Севера — двухэтажное, с двумя островерхими башенками, с темными окнами, обрамленными резными наличниками. Резная узорчатая надпись над широким входом гласила: «КАЛИНОВА ЯМА. 1895 г.».
На деревянной лавке у входа дремал огромный рыжий кот. Громко щебетали птицы, в жарком воздухе пахло скошенной травой.
Платформы на станции не было: Гельмут спрыгнул сразу на землю. Осмотрелся, закурил: за станцией проглядывался небольшой поселок, состоящий сплошь из старых, почерневших, но крепко сбитых и ухоженных изб.
Гельмут, не торопясь, лениво дошел до станции, сел на деревянное крыльцо у входа, затянулся папиросой.
Он чувствовал себя рыбой, выброшенной из реки на песок, и совершенно не понимал, что происходит и что делать дальше. Ему не хотелось анализировать ситуацию и искать пути выхода из нее. Ему вообще больше ничего не хотелось.
— Прошу прощения, — раздался вдруг сзади насмешливый голос. — Вы не подскажете, где здесь можно купить пирожков с мясом?
Гельмут резко обернулся. Сзади, привалившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, стоял Юрьев. Он улыбался и оглядывал Гельмута с ног до головы, будто встретил старого знакомого, с которым не виделся много лет.
— Да, да, эту фразу должны были произнести вы, но какая к черту разница, — продолжил Юрьев, не переставая улыбаться. — Вам ведь уже без разницы, да?
— Да, — буркнул Гельмут.
Юрьев сел рядом и снял кепку: всклокоченные рыжие волосы выбились наружу.
— Почему вы не дождались меня? — спросил он после недолгого молчания.
— Я? Не дождался? Когда? — удивился Гельмут.
Юрьев вздохнул и махнул рукой.
— Тяжело с вами. — Он смял в руке кепку и цокнул языком, о чем-то задумавшись.
— Я не понимаю, что происходит, — пожаловался Гельмут.
— Где-то я это уже слышал, — в голосе Юрьева послышались язвительные нотки. — Черт возьми, вы вообще понимаете, во что вляпались?
— Нет.
— За вами охотятся. И вы прекрасно знаете кто.
— Знаю. — Гельмут раздраженно швырнул папиросу в траву и затоптал.
— И вы прекрасно знаете, что они не успокоятся, пока не найдут вас.
— Знаю.
— И что же вы намерены с этим делать?
— А почему вы меня об этом спрашиваете? — Гельмут вдруг перешел на крик. — Вы-то здесь такой умный и столько всего знаете! Вы вообще кто такой?
— Ваш связной, — невозмутимо ответил Юрьев. — И да, я умный и много всего знаю.
— Тогда расскажите мне. — Гельмут не мог успокоиться. — Что за чертовщина со мной происходит? Как отсюда выбраться?
Юрьев слегка улыбнулся и присвистнул.
— Вы все равно забудете об этом.
— Постараюсь не забыть.
— Не получится. Здесь плохо работает память. Строго говоря, она здесь вообще не работает в привычном понимании этого слова. Вы можете помнить вещи, которых не было, и не помнить то, что было. Вы можете пережить яркое, захватывающее приключение — например, взять на абордаж пиратский корабль, да хоть прямо сейчас, — но уже через секунду можете напрочь забыть об этом. Наоборот, вы будете все время помнить, к примеру, сколько папирос осталось у вас в портсигаре. Кстати, если вы не заметили, они не кончаются. Их всегда семь.
Гельмут недоверчиво заглянул в портсигар: папирос действительно было семь.
— Столько же их было, когда вы заснули, — продолжил Юрьев. — Удобно, не правда ли? Бесконечные папиросы! Вы об этом всю жизнь мечтали, да?
— Не всю, — усмехнулся Гельмут. — Я курю с пятнадцати лет.
— Вредно. — Юрьев погрозил ему пальцем. — Умрете.
— Все умрут.
— Что верно, то верно.
Они снова замолчали,
