Сад утрат и надежд - Хэрриет Эванс

Когда Мэри зашла утром перед отъездом попрощаться с сестрой, она сказала:

– Дорогая, я ненадолго. Вот и отец скоро вернется…

Лидди лежала на узкой кровати, обернув старое вытертое одеяло вокруг своего худенького тела. Обе сестры катастрофически похудели. Мисс Брайант твердила об этом, насильно открывала Лидди рот и запихивала в него жесткую, вонючую тапиоку.

– Тогда поезжай, – сердито воскликнула Лидди, с трудом удерживаясь от рыданий. – Наслаждайся свободой, в отличие от меня. Я знаю, что тетя Шарлотта будет рада тебя видеть…

– Я бы не поехала, – ответила Мэри, борясь со слезами. Они не смели плакать, боялись, что мисс Брайант увидит их слезы и отлупит их по щекам, повторяя, что у таких, как они, счастливых детей нет причин для слез. – Мне надо поехать, Лидди. Я не могу тебе сказать, для чего, – добавила она, понизив голос.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. – Мэри покачала головой; в ее глазах светилось отчаяние. – Ничего из этого не выйдет, вообще ничего. Я уверена, что…

– Пожалуйста, поговори с тетей Шарлоттой о нашей ситуации, ладно, Мэри?

– Попробую, но я как-то не знаю, как заговорить с ней об этом. А еще я боюсь за тебя, ужасно боюсь, что если я это сделаю, то все станет еще хуже, ведь мы так близко… – Она кашлянула.

Угасшие серые глаза Лидди снова сверкнули на нее:

– Так близко к чему?

– Мне так не хочется уезжать от тебя. – Мэри поцеловала сестру, ее теплые губы коснулись холодных щек Лидди. – Милая сестрица, будь сильной, не падай духом и отбрось сомнения… – Она сняла с себя теплую пеструю шаль, в которую ее когда-то завернули, когда она заболела, и протянула ее сестре: – Вот, возьми мамину шаль. Она согреет тебя.

Лидди потрогала пальцами мягкую, тонкую шерсть.

– Нет, спасибо. Я не мерзну. Нет, я сказала тебе… – потому что Мэри совала ей шаль. – Отстань от меня!

Мэри отошла, комкая шаль в руках.

– Тогда… Представь себе, что ты в Берлоге, у теплого камина, Пертви поджаривает нам хлеб и все хорошо и уютно. Думай о нас троих, как мы любим друг друга. П-потому что я увижу тебя снова, обязательно увижу… – Она прижала ладонь к губам, тихонько всхлипнула и выскочила из комнаты. Лидди повернулась на бок и уставилась на пустую стену.

Через два дня после отъезда Мэри вернулся отец. Когда он зашел к своему единственному оставшемуся в доме ребенку, Лидди сидела на кровати, надев на голову конический колпак, который сделала сама, раскачивалась и пела свою песню.

Мистер Дайзарт остановился в дверях и смотрел на дочь. Он ничего не сказал ни про песню, ни про изможденную фигурку дочери, слипшиеся волосы, запах в комнате, рваную ночную рубашку, почти уже неприличную на вид. Он постоял две минуты, потом торопливо сказал:

– Я вернусь завтра, дорогое дитя. Сейчас я устал.

Лидди, казалось, даже не заметила его уход, потому что продолжала петь, когда он спускался по лестнице, чтобы найти мисс Брайант.

На следующий вечер он снова вернулся и протянул Лидди халат, который принадлежал Мэри, и тарелку с сыром и бисквитами из собственных запасов.

– Ну, Лидия, – проговорил он и осторожно уселся в середине пустой комнаты на хлипкое плетеное кресло. – Мисс Брайант сказала мне, что ты начинаешь исправляться, и я рад этому. Потому что ты…

БУМС!

Что-то тяжелое ударилось в оконное стекло. Мистер Дайзарт чуть не свалился с кресла. Лидди застыла с кусочком сыра возле рта. Отец и дочь встревоженно переглянулись.

– Что это было?

– Не знаю.

– Тогда открой окно, – буркнул он, а сам отодвинул кресло подальше от окна. – Погляди, что там.

Лидди колебалась. Она вообще не открывала окно много месяцев. Она не могла признаться отцу, что мир за окном наводил на нее ужас, таким тотальным был контроль мисс Брайант.

– Лидия. Ты слышишь меня? – Отец повысил голос. – Открой окно, бога ради.

Крепко сжав в кулаки свои маленькие руки, Лидди подбежала к окну и распахнула его. Сладкий сентябрьский воздух хлынул в затхлую комнату. Еще не стемнело.

Лидди посмотрела вверх, по сторонам, потом опустила глаза и что-то увидела. Она смущенно заморгала, хотела что-то сказать, открыла рот и тут же закрыла.

– Отец, я вижу внизу мертвую птичку – мертвую или умирающую, не знаю точно. – Она замерла, потрясенная звуками и запахами улицы. – Как ты думаешь, могла она так удариться?

– Несомненно. Глупые существа, ударяются о стекло. Ладно, Лидия, закрой окно и сядь. Птица умрет, – сказал отец и посмотрел на свои ноги. – Эти ботинки меня доконали; видишь рубец? Хм. Ну, теперь слушай. Ты понимаешь, моя дорогая, что тебя необходимо было наказать?

– О, – ответила Лидди, пытаясь сосредоточиться. – Я понимаю, что мисс Брайант считает меня тяжелым испытанием для себя, и мне жалко, что это так. Я обещала исправиться. – Она опустила глаза. – Я много страдала от ее рук, и она может сказать тебе, что я все вытерпела.

– Это хорошо, потому что ты должна делать то, что она говорит и что говорит твой отец, каждая девушка должна так делать. В конце концов, затраты на твою еду, воду и одежду, да еще на приданое…

– Да, отец, – кротко сказала она, запахивая халат младшей сестры и глядя на его подагрическую ногу, темно-красную шелковую подкладку его фрака, на его румяное, пышущее здоровьем лицо. Но в ее груди учащенно застучало сердце; оно словно очнулось после долгих месяцев бездействия и стало качать кровь во все части ее тела.

И внезапно она услышала голос Мэри, вспомнила, что говорила ей сестра со странным выражением лица, так сердившим ее. Будь сильной, не падай духом и отбрось сомнения…

– Сейчас я оставлю тебя, но я рад, что принес тебе эти маленькие подарки и увидел тебя в состоянии раскаяния. – Отец очень медленно поднялся с кресла. – Дай мне палку, дорогая.

Лидди протянула ему коричневую трость с серебряной рукоятью, и он покрутил ее в руке точно так же, как, по семейной легенде, сделал много лет назад, когда увидел в Гайд-парке их мать. Глядя, как он крутил трость и с вальяжным видом прошелся комнате, Лидди подумала о своей любимой матери и впервые удивилась, почему она купилась на его дешевые трюки. Сейчас отец напомнил ей фокусника из Ковент-Гардена, знавшего лишь один трюк – как спрятать за ухом крошечную птичку. И неожиданно ее пронзил разряд ярости от того, что ее умная, мудрая мать выбрала этого пустого человека.

Только она это подумала, как отец взял ее за подбородок своей холодной, гладкой рукой и, распахнув на ней халат, потрогал грязную и заношенную ткань ночной рубашки. Лидди задрожала, а он спокойно сказал: