Контрапункт - Анна Энквист

Он пытался заснуть. Изнуренный работой, он растянулся рядом с женой. Она потушила свечу, и его накрыла темнота. Он слушал ее дыхание. Скрип детских кроватей на верхнем этаже. Наконец-таки задремав, он упал в глубокую черную яму; он видел, как косая полоска света над ним становится все тоньше и тоньше, но не мог закричать — его горло сжимали тиски. Проснувшись и чувствуя напряжение во всем теле, он в ужасе вскочил с постели. Собрался с духом, чтобы вновь не очутиться в этой жуткой пропасти. Снова лег, но заснуть, потеряв над собой контроль, было немыслимо. Его бил озноб, и он потихоньку выбрался из комнаты.

Откуда берутся идеи? От любимого Бога, наверняка ответил бы Бах, ему, конечно, было виднее. Вдохновением для последней вариации, кводлибета, для него послужили народные песни, сокровищницу которых он пронес через всю жизнь. Темы кружили в его голове, и он так торопился записать фрагменты, что расплескал чернила. Почти беззвучно он произнес слова: «Я так долго не был с тобой, иди сюда, иди сюда…» — и заметил, что стонет. Вечера. С детьми за большим столом. Упражнения на пение контрапункта, одновременное и последовательное исполнение разных мелодий. На четыре голоса. Младшие, ведомые старшими. Бернард с горящими глазами рядом с братом Фридеманом, два чистейших тенора между альтом и басом.

Бах выкроил темы таким образом, чтобы вместить их все в единую гармоническую схему, — он считал такты и следил за целостностью. И хотя он испытывал непреодолимое желание разрыдаться, ему так и не удалось выжать из себя ни одной слезинки. Стиснув челюсти, он сидел за столом и писал.

Женщина, державшая перед собой напечатанный экземпляр написанной им партитуры, сосредоточилась на голосоведении. Это была прощальная песня. Она не должна была звучать весело, игриво, быстро или смешно. Исполнитель прощался с вариациями — еще чуть-чуть, и партитуру можно будет закрыть. Между нотными линиями и аккордами прослеживалось и другое, не обозначенное нотами прощание. Его тоже надо было выразить. Не воспевать триумф, но и не зарывать голову в песок, держа ногу на левой педали. Ей хотелось мужественно пройти сквозь этот кводлибет, отдавая должное каждой ноте. Ни в одной вариации она не ощущала близость композитора столь остро. Ей казалось, что Бах ведет ее за руку по этой последней вариации. Она следовала за ним, безоговорочно.

* * *

Ночь. В коридоре горит приглушенный свет. Двери в спальню раскрыты. Время от времени нагревательный котел начинает гудеть. На улице мороз. В пустой гостиной стекает на газеты снег с коньков. Мать смотрит на них, закрывает дверь и поднимается наверх. У двери детской комнаты она прислушивается к прерывистому дыханию мальчика и девочки. Во время вечернего чтения их отяжелевшие головы упали ей на плечи. Она отнесла их в кровать и поцеловала. В темноте они пели песенки. Мальчик заснул, когда мать и дочь еще затягивали «На крыльях ветра».

Весь день они вчетвером провели на улице, на большом пруду, покрытом толстым черным льдом, прямо за домом. Мальчик, вне себя от возбуждения, носился на слишком больших беговых коньках, которые ему одолжил сосед. Девочку, еще не уверенную в себе после прошлогоднего перелома, папа тащил на санках. На ней были маленькие фигурные конечки. Мать подняла ее двумя руками, и они вместе осторожно прокатились по кругу. Пришла соседка с кастрюлей горячего какао. Лед, утром еще гладкий, как темное стекло, под полозьями коньков всей соседской детворы постепенно превратился в таинственную серо-белую гравюру.

Мать ставит будильник и забирается в постель к храпящему отцу. В тихом доме лежат четыре тела, каждое из которых она чувствует как свое. Она слышит детей, хотя и знает, что это мираж. Мальчик бормочет что-то во сне и поворачивается на другой бок; девочка втягивает воздух открытым ртом и выдыхает через узкие ноздри. Мать вздыхает и соскальзывает в сон.

Карандаш, которым женщина записывала свои воспоминания, превратился в жалкий огрызок, едва ли пригодный для заточки. Она подняла глаза и посмотрела на улицу. За окном, утопая в солнце, простирался польдер. В канавах между дымящимися кучами только что выловленного мусора блестела вода; вдалеке на плотине паслись овцы. Ближе к дому возились в земле гигантские цесарки, сбежавшие с какой-нибудь фермы или приюта для животных. Время от времени они пронзительно кричали, без всякого видимого повода. Сквозь зеленую идиллию вилась узкая велосипедная дорожка, по которой уехала дочь. Среди этих сочных лугов женщина в последний раз видела ее спину. Пейзаж поразил ее своей первозданностью. Трава не увяла, канавы не пересохли. Разруха царила лишь в ее голове; за окном же природа облачилась в свой красивейший наряд: кружевной воротник лесного купыря, обрамляющего дорожку, ярко-желтые бусы болотной калужницы в воде. С непреложной жестокостью пейзаж опровергал все лишения и потери. Женщина знала, что беспощадное постоянство природы действует на людей утешительно, но она не испытывала ничего, кроме отрицания и непонимания.

Женщина закурила. Сигарета была ее верным любовником, который, придет час, без сомнения, обманет ее беспощадным образом. Он бросит ее, но пока он был рядом и внушал ей иллюзию верности. В углу комнаты ее ждал рояль. Надо было вызвать настройщика; в звук, лишившийся блеска, снова прокралась резкость — предвестница фальши.

Маниакальные занятия привели к тому, что она играла вариации лучше, чем когда бы то ни было, лучше, чем когда была здоровой и полноценной. И это тоже поразило ее. Ведь изувеченному пианисту не под силу сыграть это сложнейшее произведение. Но ей это удалось, вопреки увечью или благодаря ему. Зазубривание нот и распутывание мелодий завладело ее покалеченным мозгом. Каждый день в такт музыке она могла хоть сколько-нибудь свободно дышать. Кружными путями Бах открыл ей доступ к памяти: каждая вариация бередила воспоминания о ребенке, и она записывала их в тетрадь. Настороженно, ибо воспоминания лживы. Сдержанно, ибо сантименты излишни.

Сейчас она играла вариации по группам, чтобы связать их между собой и придать им целостность звучания. На протяжении всего сочинения должна слышаться непрерывная пульсация. Темп вариаций менялся подобно биению человеческого сердца, то вдруг несущегося вскачь, то впадающего в спячку, но всегда в пределах физиологической и музыкальной допустимости. Она нанизывала вариации друг на друга с дерзостью, казавшейся подлинным мастерством. Откуда взялось это убеждение? Ведь она все подвергала сомнению. Записав нескладные фрагменты из жизни, она желала, чтобы эти осколки соединились сами собой. Она не очень-то доверяла памяти; написанное на бумаге превратилось в воспоминание, а спустя ужасающе короткое время реальная история и ее обрывочные записи смешались, и больше невозможно было определить, что, собственно говоря, она помнила.

У нее не было выбора. Воспоминания, лежавшие на поверхности, воспоминания, которые она в любой момент могла оживить, она не хотела фиксировать во всех подробностях, невзирая на то что они не отпускали ее уже несколько лет. Женщина скривила рот в усмешке и нетерпеливо застучала по столу огрызком карандаша. Оставалось лишь сухо, без комментариев, их перечислить.