Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс Лихт

Естественно, что с развитием общественных отношений в частных домах уже не хватало места; поэтому постепенно стали появляться места, соответствующие нашим гостиницам. Хотя намек на подобные места можно встретить уже у Гомера и Гесиода, это так называемые лесхе; они обычно представляли собой общий зал, который служил ночлегом для бездомных и нуждающихся людей. В плохую погоду люди находили здесь приют или встречались, ведя праздные разговоры; в то время подобными местами были и кузни. Интересно, что Гесиод выступал против подобных мест, полагая, что они для праздношатающихся и ленивых: «Чтобы пережить холодную зиму, некоторые мужчины окружают там себя теплом и удобством, понапрасну теряя время, тогда как дома его дожидается много непеределанных дел». В более поздний период оставаться в таких местах, которых было немало, во всяком случае в Афинах и Беотии, считалось уже неприличным, и люди из хороших семей считали это ниже своего достоинства. Это не относится к знаменитому лесхе в Дельфах, который был построен за счет населения Книда и служил укрытием и приютом для бесчисленных толп людей, прибывавших в Дельфы. По описанию Павсания, две длинные стены этого здания были украшены живописью с многочисленными фигурами художника Полигнота, одна из сцен изображала покорение Трои и отплытие на родину греков, другая – посещение Одиссеем подземного мира.

С течением времени в каждом крупном населенном пункте появились пандокейон (гостиницы); и в наиболее часто посещаемых местах, таких, как Олимпия или Книд, куда каждый год стекались толпы людей увидеть знаменитый храм и статую Афродиты работы Праксителя, привлеченные не в последнюю очередь удовольствиями и любовными увлечениями, которыми полны были такие места, эти гостиницы содержались на общественный счет. Фукидид рассказывает о подобном здании, возведенном спартанцами в Платеях около храма Геры, которое имело 200 футов в длину со множеством комнат для странников, и, тем не менее, такие здания были крайне примитивны. Так, например, каждый постоялец должен был привозить с собой постельные принадлежности, поэтому каждый путешествовал, имея при себе рабов, которые несли этот багаж.

Конечно, такие гостиницы разнились по степени комфортности в зависимости от принадлежности их постояльцев к тем или иным слоям общества; некоторые из них, как и во все времена, служили убогими прибежищами для деклассированных элементов, где чужестранец не мог быть спокоен за свою жизнь. Так, Цицерон пишет: «Два друга, некие аркадяне, были вместе в дороге. Прибыв в Мегару, один из них остановился в трактире, другой – у своего знакомого. После ужина оба легли спать. И глубокой ночью тот аркадянин, что остановился у знакомого, увидел во сне своего друга, умолявшего его прийти к нему поскорее на помощь, так как трактирщик собирается его убить. Напуганный этим сном, он было поднялся с кровати, но затем, поразмыслив, посчитал, что не стоит придавать значение увиденному во сне, и снова лег спать. И ему опять приснился товарищ, который теперь уже просил его, чтобы он, если не пришел ему на помощь живому, по крайней мере, отомстил за его смерть. Трактирщик, убивший его, положил его труп на повозку и сверху забросал навозом. И мертвый во сне просил живого пораньше прийти к городским воротам, чтобы перехватить там повозку, прежде чем она выйдет за город. На этот раз аркадянин был настолько встревожен сновидением, что совсем рано он уже стоял у городских ворот, и, когда появилась повозка, спросил у человека, погонявшего волов, что у него в повозке. И тот в страхе тут же пустился бежать. Покойника обнаружили в повозке. Трактирщик, после того как это дело раскрылось, был казнен»[53].

В греческой гостинице также могла случиться и сцена второй истории Цицерона, в которой хозяин из жадности убил постояльца, а окровавленный нож подбросил другому постояльцу, чтобы отвлечь от себя подозрения.

О том, что гостиницы зачастую кишели насекомыми, можно прочесть у Аристофана. У того же автора мы узнаем, что хозяйками постоялых дворов часто бывали женщины. Поэтому, кроме того, что они могли поставлять девушек для интимных услуг, легко объяснить, почему Теофраст называет постоялый двор и бордель в одном ряду, а также почему женщины – хозяйки гостиниц пользовались дурной репутацией.

Страбон откровенно описал сцену на постоялом дворе во фригийской деревне, когда во время землетрясения погибло много девушек вместе с их хозяином, замечание интересное еще и тем, что, оказывается, не только хозяйка могла поставлять девушек для удовольствия посетителей, но и человек, который занимался этим постоянно на деловой основе и который следил за тем, сколько времени тот или иной посетитель пользуется их услугами и за какую цену. Напротив, знатные и особо состоятельные люди обычно возили своих женщин с собой; женщины из гарема прибывали в гостиницу после того, как туда въехал их господин. Так, в соответствии с описанием Плутарха, поступал Деметрий, долгое время бывший правителем Афин, поселяясь в Парфеноне на Акрополе; этой теме посвящена сатирическая песенка, весьма популярная в то время: «Он превратил Акрополь в постоялый двор и привел девушек (гетер) в храм девушек (кариатид)».

Шло время, число путешественников увеличивалось, а с ними росло и число гостей всех рангов, так что Плутарх говорит о простом выборе; в более позднее время мы слышим уже об очень комфортабельных гостиницах, в которых, как отмечает Эпиктет, можно было оставаться дольше, чем необходимо. Это особенно характерно для североафриканского города Каноп в дельте Нила, чьи жители были людьми очень состоятельными, их богатство, в частности, способствовало проведению многочисленных шумных праздников. Страбон пишет: «…Но наиболее удивительное зрелище представляет собой толпа людей, спускающаяся вниз по каналу из Александрии на всенародные празднества. Ибо каждый день и каждую ночь народ собирается толпами на лодках, играет на флейтах и предается необузданным пляскам с крайней распущенностью, как мужчины, так и женщины; в веселье участвуют и жители самого Канопа, которые содержат расположенные на канале гостиницы, приспособленные для отдыха и увеселений подобного рода»[54].

Всякий, кто является ярым приверженцем иудейско-христианского учения о том, что нравственность человека состоит в «умерщвлении плоти», в приобщении путем причастия к вечному блаженству с бесполыми ангелами, кто рассматривает благочестие как высшую награду в последующей жизни души после земной кончины, с большим трудом воспримет мысль о том, что существует связь между религией и эротикой. И все же такая связь существует, и очень интимная. Протестантская церковь в ее скучном суровом ограничении содержит в своих внешних формах знание того, как отделить эротику от религии. То, что большинство исповедующих протестантизм ни в какой форме не осознают эротической основы их религиозности, вовсе не означает, что в подсознании их полностью отсутствуют эротические вибрации и что эти вибрации, хотя и трудноуловимые, весьма действенны. Но те, кто знаком с католической практикой в католических странах, могут видеть, что многое из словоупотребления, если не большинство, восходит к природным и, следовательно, понятным людям представлениям, которые в большой степени коренятся в эротике, что конечно же не отмечается на сознательном уровне адептами католической религии, но бросается в глаза внимательному наблюдателю гораздо больше, чем в случае с протестантизмом. Католическая церковь сталкивается с этим фактом, и этим по большей части объясняется ее невиданный успех. Вспомните о тайне исповеди!