Кто управляет Россией? - Татьяна Миронова

Казалось мне, что песня спета

Средь этих золоченых зал,

О, кто бы мне тогда сказал,

Что я наследую все это.

Фелицу, лебедя, мосты.

И все китайские затеи,

Дворцов сквозные галереи

И липы дивной красоты…

Вот чем купили торжествующую чернь на улицах в феврале 1917 года, дышащие ненавистью толпы, среди которых, искренне признается Анна Ахматова, была и она, и вместе со всеми верила, «что песня спета», и вместе со всеми жаждала войти в права наследования дворцами и парками, — всей Россией, отвергнувшей Самодержавного Хозяина земли Русской. Но вот только дальше в этом стихотворении есть горькие слова признания, что, вступив в права наследства, мы получили и другое — непраздничное бремя, мы унаследовали не только царское имущество:

И даже собственную тень,

Всю искаженную от страха,

И покаянную рубаху,

И замогильную сирень…

Вот так: сначала страх, от которого русские должны, наконец, освободиться, а потом покаяние за безумство отречения от Государя и за клевету на всю Царскую Семью и скорбное поклонение их мученическому подвигу, — вот наше нынешнее наследство. Но чтобы вступить в права этого наследства, нам необходимо полностью очистить имена святых Царственных мучеников от клеветы, и первая, перед кем мы виноваты, — святая Царица-мученица.

Императрица Александра Федоровна злобно оклеветана, и клевета эта не имеет видимых мотивов. Если на Императора Николая Второго могли копить обиды подданные, кого коснулись, к примеру, военно-полевые суды и казни террористов, кого задели неудачи Русско-японской войны, кто устал от тягот германской, то Государыня Александра Федоровна не несла на себе ответственности за «ужасы царизма», какими Император более двадцати лет удерживал Россию от революционной заразы, тем не менее злоба людская, возбужденная дьявольской ненавистью ко всему святому и чистому, сопровождала Государыню всю ее жизнь.

Поначалу это была отчужденность Двора, вызванная и непонятной здравому смыслу ревностью Императрицы-Матери, и предубежденностью дворцовых кумушек к выбору Цесаревичем немецкой принцессы, и общей завистью к тому, что такая юная и притом чужачка, не обжившаяся в дворцовых покоях, уже русская Императрица и их повелительница. Отсюда закурившийся в великосветских гостиных шепоток обвинений молодой Царицы в горделивой замкнутости, высокомерной холодности, в то время как христианская скромность и благодатный дар природной застенчивости ограждали юную Алике от блестящей, но грешной светской мельтешни. И то была не забитость провинциалки, попавшей в сверкавшие роскошью столичные дворцы, а потрясающая своей прямотой позиция, запечатленная в дневниковых записях Государыни: «Смысл жизни не в том, чтобы делать то, что нравится, а в том, чтобы с любовью делать то, что должен».

Государыня с юности видела свой долг в семье и любимом муже, чего ей было искать в череде парадных дворцовых приемов и балов. К этому стали постепенно привыкать в великокняжеских дворцах и смирились было, но, оказывается, злоба к святому имеет свойство не растворяться совсем, а закваской попадать в новую среду и опять вспучивать ее пузырями ненависти. Во второй половине Царствования зародились и стали шириться новые клеветнические обвинения, Императрицу Александру Федоровну стали упрекать в религиозной экзальтации, в истерическом поклонении старцам и юродивым. Обвинения эти из великокняжеских дворцов быстро переплеснулись в гостинные пересуды досужей интеллигенции, в газетные жидовские сплетни, в полупьяные гнусные намеки ресторанных завсегдатаев. Лицемерам и сплетникам, зараженным вирусом безверия, косившим тогда русское образованное общество, Православная Вера представлялась сплошной истерикой, прямота и простота человеческих отношений — экзальтированностью натуры, но Сама Государыня отмечала для себя в дневнике, а вот выходило, что писала о себе: «Основа благородного характера — абсолютная искренность».

Экзальтация, истеричность — это еще не все слухи, что смрадной пеной расплескивались в петербургских салонах. В 1915 году, накануне революции, злонамеренной рукой в общество была вброшена новая закваска лжи: в разгар войны с Германией Императрицу Александру Федоровну стали открыто обвинять во вмешательстве в государственное управление, в шпионаже и измене Родине, в попытке отстранения Государя от власти и учреждении собственного регентства над Наследником Цесаревичем. Глупость, бред, но тысячекратно повторенная осведомленными вроде бы людьми глупость эта, растиражированный десятками тысяч уст и газет бред, звучавший даже и с думской трибуны, получали тем самым достоверность факта. И только близкие не сомневались в искренней убежденности Царицы служить своему венценосному Мужу и Родине-России, и никто не знал, не читал в ту пору страниц ее дневника, написанного не в оправдание себя — для Истории, а для собственного укрепления: «Только та жизнь достойна, в которой есть жертвенная любовь… Служение — это не что-то низменное, это Божественное… Если бы мы научились так служить, как Христос, то стали бы думать не о том, как получить какую-то помощь, внимание и поддержку от других, но о том, как другим принести добро и пользу…»

И, наконец, когда свершилось черное дело революции и глазам алчущих царской крови революционеров, кинувшихся расследовать «измену в Царском Селе», предстала святая чистота Императора и Императрицы, в оправдание собственной злобы эти вершители зла обнесли Царицу новым валом непроницаемой клеветы, рисуя Ее беспомощной жертвой «распутинщины», изображая одержимой горем, обезумевшей безвольной женщиной, ради спасения жизни смертельно больного, обреченного Сына готовой пуститься «во все тяжкия». А Она всю свою жизнь другое растила в себе — умение мужественно терпеть скорби и горе побеждать твердой, как сталь, Верой, что все испытания посланы нам Богом для нашего спасения: «Во всех испытаниях ищи терпения, а не избавления, если ты его заслуживаешь, оно скоро к тебе придет… Я счастлива: чем меньше надежды, тем сильнее Вера. Бог знает, что для нас лучше, а мы нет. В постоянном смирении я начинаю находить источник постоянной силы».

Прошло много лет, но клеветнические бастионы не порушены, не расшатаны, не разобраны, а, напротив, их стены укрепляют, нагромождая каменья новой лжи, постоянно обновляя память о старых клеветах. Мы же ловимся на крючки хитро продуманных сплетен и не подозреваем, что услужаем дьяволу, ибо он и есть главный клеветник, а «клевета» значит ловушка и происходит от слова «клевать», то есть либо ловить, либо самому попадаться в сети, ловко расставленные клеветником. И еще множество людей сегодня в России шарятся в путах этих гнусных клевет-ловушек, с негодованием на святую повторяют гадости, слухи, сплетни об Императрице, не замечая того, как все эти мерзости противоречат друг другу по смыслу — холодность и истеричность, исступленное поклонение и расчетливое предательство — не сочетаемые в человеческом характере вещи, и только наваждением можно объяснить то, что на них кто-то по-прежнему «клюет». Государыня хорошо понимала истоки этой лжи и о себе записывала в своих дневниковых тетрадках: «Есть люди, которые как будто призваны постоянно переносить недоброе к себе отношение. Они не могут изменить свое положение. Даже в собственном доме у них атмосфера недружелюбия. Всегда в их жизни присутствуют обстоятельства, которые могут ожесточить. К этим людям относятся несправедливо и нечестно. Они вечно слышат резкие слова. И только пока они хранят в сердце любовь, до той поры они неуязвимы».