Гиммлер. Инквизитор в пенсне - Андрей Васильченко

На самом деле лозунг о «трансформации борьбы» мог использоваться для нескольких целей. С одной стороны, это означало, что необходимо было вести «духовную борьбу». Весьма показательно, что именно в это время было создано «Наследие предков», которое, превратившись в эсэсовское научно-исследовательское общество, должно было фактически заново трактовать немецкую и германскую историю. Кроме этого «трансформация борьбы» говорила о том, что после уничтожения коммунистического подполья гестапо задумало вести работу против «духовных врагов» и «подстрекателей». В 1936 году Гейдрих и его сотрудники обобщили эти идеи, которые вылились в четыре основных пункта. Во-первых, с «политическими противниками» (евреями, масонами и политизированными священниками) должна была вестись всеобъемлющая борьба, которая во многом должна была иметь превентивный характер. Во-вторых, политическая полиция в своей деятельности не должна была быть ограничена законом. В-третьих, гестапо, СД и общие СС должны были слиться, создав «охранный государственный корпус». В-четвертых, надо было проявлять «неприступную твердость» в отношении тех, кто мешал работе рейхсфюрера СС.

Контуры этой программы были впервые озвучены Генрихом Гиммлером 12 ноября 1935 года в Госларе, где происходил съезд немецких крестьян. Он заявил, что «СС должны позаботиться о том, чтобы в Германии, в самом сердце Европы, внутренние враги или внешние эмиссары больше никогда не смогли разжечь огонь недочеловеческой еврейско-большевистской революции». «Мы будем всё знать об этих силах, об их существовании, об их даже самых незначительных действиях. И если они существовали десятилетия и даже тысячелетия, то это не помешает нам сегодня занести над ними безжалостный меч правосудия». В своем выступлении перед Прусским государственным советом Гиммлер вновь охотно употреблял слова «суровый» и «безжалостный». Он заявлял: «Мнение о том, что политическая борьба против противников: еврейства, большевизма, прожидовленного масонства и тому подобных сил, которые противились возрождению Новой Германии, окончена, по моему мнению, является глубочайшим заблуждением. Вероятно, Германия стоит только на пороге решающего мирового столкновения с этими недочеловеческими силами». Гиммлер впервые публично использовал формулу, которую он считал удачной для обозначения конгломерата всех будущих «противников Германии».

Одновременно с этим Гиммлер пытается задействовать Гитлера, чьи решения автоматически возводились в ранг закона. Так, например, в июне 1936 года Гиммлер смог убедить фюрера в том, что охрану лагерей надо было превратить в самостоятельное воинское формирование. 18 октября 1935 года Гитлер (опять же, с подачи Гиммлера) решает, что вся немецкая полиция должна быть реорганизована и подчинена рейхсфюреру СС. Однако Гиммлер получит новое назначение только лишь девять месяцев спустя. Только в 1936 году он станет именоваться рейхсфюрером СС и шефом немецкой полиции. До этого времени Гитлера пытался переубедить Фрик, который вынашивал собственные планы. Он предполагал, что гестапо должно было вернуться в состав общего полицейского аппарата, подчиненного министерству внутренних дел. На самом деле в октябре 1935 года Гиммлер смог добиться много большего, нежели просто контроля над немецкой полицией. Он смог получить «благословение» фюрера на деятельность офицерских училищ СС, а также возможное расширение частей СС оперативного реагирования.

Гиммлер возглавил немецкую полицию 17 июня 1936 года. Полностью его должность называлась «рейхсфюрер СС и шеф немецкой полиции в Имперском министерстве внутренних дел». Формальное подчинение Гиммлера Фрику не имело никаких последствий. Если кто-то полагал, что эсэсовцы окажутся прикрепленными к полиции, то на практике оказалось все с точностью до наоборот — именно полиция оказалась прикрепленной к структуре СС. Именно с этого момента можно было говорить о складывании централизованного репрессивного аппарата. Произошло то, чего так опасались многие из земельных функционеров, — они утратили свое влияние. В свое время они поддерживали Гиммлера, так как полагали, что смогут обезопасить тем самым свои «земельные княжества», но именно Гиммлер положил конец их «автономии» от Берлина.

При любой диктатуре глава полицейского аппарата должен противостоять мнимым и настоящим противникам режима. При любой диктатуре глава полиции (или аналогичного ведомства), с одной стороны, должен постоянно подтверждать наличие у режима противников, с другой — должен постоянно демонстрировать успешную борьбу с этими противниками. По мнению многих исследователей, проблема состоит в том, чтобы объявляемая угроза и осуществляемые репрессии находились в «адекватном соотношении». Если репрессии будут слишком «успешными», то это ослабит позиции главы полиции, так как автоматически отпадет необходимость в его «услугах». Если «угроза», исходящая от противников, не будет (хотя бы на словах) уменьшаться, или более того, постоянно нарастать, то автоматически возникнет вопрос об эффективности применяемых мер, равно как о соответствии шефа полиции занимаемой должности. Со структурной точки зрения глава полиции в условиях диктатуры должен находить «правильный баланс» между потенциальной угрозой и успешными контрмерами, которые эту угрозу должны нейтрализовать.

Если посмотреть на Третий рейх и, в частности, на ситуацию, в которой оказался Гиммлер в 30-е годы, то картина выглядит следующим образом. Поначалу главными противниками национал-социалистов были коммунисты. В 1933 году сводки из СД и гестапо постоянно указывали на «коммунистическую угрозу», что являлось поводом для ожесточенного преследования участников коммунистического движения. Однако эту карту нельзя было разыгрывать до бесконечности. В противном случае могло сложиться впечатление, что вся Германия состояла только лишь из коммунистов, либо же карательные органы не справлялись с поставленной перед ними задачей. Остаться без «противников» для Гиммлера означало ослабить свои властные позиции. Было только две возможности выхода из данной ситуации. С одной стороны, существенно расширить список противников режима, с другой стороны, взять курс на «превентивную оборону». Если не брать в расчет реальные действия действительно существовавшего антифашистского сопротивления, то главные усилия СД, гестапо и общих СС должны были быть сосредоточены в среднесрочной и долгосрочной перспективе на выявлении потенциальных очагов недовольства. Поскольку исходившая из этих очагов угроза была по большому счету мнимой, то во многом восприятие и оценка эффективности карательных органов зависели от того, насколько убедительно был бы навязан населению образ противника и исходившей от него опасности.

Когда осенью 193 5 года Гиммлер получил от фюрера принципиальное согласие на ведение «предупредительной деятельности», то он задумал осуществление этой репрессивной программы на нескольких уровнях. Во-первых, Гиммлер планировал изобразить борьбу против коммунистов не как преследование и аресты, а как превентивные меры обороны.

Только так можно было объяснить, почему неуклонно росло количество арестованных коммунистов. Борьба против коммунизма должна была быть оправдана не действиями антифашистского сопротивления, а якобы имевшимися в «народном сообществе» «коммунистическими подстрекателями» и «возмутителями спокойствия». Отдельное внимание надо было обратить на интеллектуалов, которые выражали сочувствие коммунистам и другим «антинациональным силам». В данном случае под видом борьбы с «коммунистической угрозой» можно было бы организовать преследование евреев или оппозиционно настроенных священников. Так постепенно происходил перенос вектора репрессий. Принимая во внимание, что к 1937 году национал-социалисты временно прекратили борьбу с церковью, то автоматически усилилось преследование евреев.