Книги онлайн и без регистрации » Разная литература » Тирания Я: конец общего мира - Эрик Саден

Тирания Я: конец общего мира - Эрик Саден

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 61
Перейти на страницу:
изменений, которые помогут воздать должное всем лицам, считающим, что их, поколение за поколением, принижали и обманывали.

Весьма показательный пример, когда люди настаивают, чтобы с ними считались, – группы женщин-мусульманок, которые в последнее время хотят посещать общественные бассейны в буркини, несмотря на то что внутренние правила предписывают находиться там только в обычных купальниках, слитных или раздельных, а мужчинам – в облегающих коротких плавках. Ограничения продиктованы соображениями гигиены, учитывая, что чем больше площадь ткани, тем выше вероятность распространения бактерий. Возражающие обычно делают вид, что эти элементарные принципы, призванные гарантировать единый порядок для всех, на них не распространяются: дескать, они хотят воспользоваться законным правом. Они исходят из убеждения, будто в странах с христианским или светским большинством нормативно-правовое регулирование совершается в неведении о тех этнодемографических изменениях, которые произошли за последние полвека с лишним. Поэтому считается, что различные институты в недостаточной мере учитывают другие обычаи несмотря на то что они относятся к национальным реалиям. Эти требования подкреплены тем, что память о колонизации жива как никогда, а за насилие и бесчинства, совершавшиеся в прошлом, так и не было справедливого возмещения. Свободное ношение буркини представляется – осознанно или нет – косвенной формой признания.

В притязании, отмеченном ощущением травмы и исторической несправедливости – непосредственным либо переданным как память, – скрыт главный порок. Он в навязывании договорного условия, принимающего общий характер и обязывающего считаться со специфическими недовольствами. Это полностью противоречит принципу обязательности, который при демократии должен касаться всех и основываться, – в данном случае во Франции, – на светских началах. Многие из этих женщин заявляют, что продолжают дело Розы Паркс, афроамериканки, которая во времена сегрегации в Соединенных Штатах, сидя в автобусе, отказалась уступить место белому мужчине, и этот поступок послужил толчком к началу борьбы за гражданские права. Но тогда ситуация была ровно противоположной: речь шла о стремлении к равноправию, а вовсе не о частном притязании. В этом прежде всего и есть реваншистский субъективизм – убежденность, что пора возместить долгие десятилетия притеснений, причем в показательной форме, когда желаемого добиваются всеми правдами и неправдами.

Парадокс в том, что эти частные требования предъявляются к коллективной структуре, которая рискует дать трещину, если таких запросов – теоретически – окажется бесконечное множество, ведь это может подорвать принцип всеобщности, открывая простор для сепаратизма, претендующего на законность. Вместо давления на политиков и гражданское общество ради признания собственного достоинства, мы видим всплески возмущения, а поскольку они переходят в намерение добиться своего любой ценой, то налицо «авторитарный партикуляризм», отвергающий – под предлогом того, что расценивается как несправедливость в прошлом и обиды, сносимые сейчас, – такие фундаментальные вещи, как возможность возражения, обсуждения и общее принятие любых норм и права. Учитывая степень накопленных обид, такой запрос часто выражается демонстративно, при широкой поддержке социальных сетей и видеоплатформ в качестве орудия убеждения и привлечения на свою сторону.

Подобная логика только усиливает фрустрацию, клановые убеждения, недоверие ко всему и вся – в результате доходит до обвинений в адрес групп, которые считаются привилегированными: срабатывают схемы, годные, чтобы непрерывно подогревать конкуренцию и усиливать напряжение между членами национального сообщества. Как если бы в определенных условиях принципы большинства и борьбы, – обусловливающие политическую жизнь, – оказались вытеснены, а их место занял бы принцип непримиримого антагонизма в различных проявлениях. С этой точки зрения мы не только присутствуем при «общественном переломе», как об этом часто твердят, но еще и начинаем различать очертания совершенно нового явления – ему, вероятно, предстоит широко распространиться, – и состоит оно в невозможности договариваться, быть обществом.

Это же явление встречается и в государственной школе, когда родители, как и их дети, в силу различных религиозных убеждений зачастую отказываются от изучения дисциплин, строящихся на рациональной и научной основе, – как биология, физика, археология, – ссылаясь на то, что это лишь относительные истины, предполагающие право не соглашаться с ними или опровергать их. Такой подход поддерживается постоянным доступом к информации, подаваемой более или менее всерьез, но часто нелепой, – ее можно почерпнуть в интернете, чаще всего на YouTube, что в первую очередь обесценивает сами эти сюжеты, а некоторых авторов выставляет незрелыми фрондерами, уверенными, будто они осведомлены о чем-то неправомерно утаиваемом. В этом случае, будучи относительно новым явлением в обществе, защита позиций по принципу принадлежности скатывается от требований регулирования, – порой обоснованных, – до релятивизма, стирающего все общие ориентиры, хотя только с ними и можно устанавливать понятные связи, общие для всех и устойчивые. Этот же подход принимает другую форму – например, когда французские учащиеся требуют пересмотреть содержание занятий по истории Холокоста. Либо под предлогом, что другим преступлениям прошлого – прежде всего рабству и колониализму – уделяется меньше внимания, либо, в более редких случаях, оспаривая достоверность приводимых фактов – обычно под влиянием видеопродукции в духе негационизма.

Мнение, будто нацистским лагерям смерти посвящено непропорционально большое место в программе, отражает положение дел, которое иначе как вредным не назовешь, поскольку оно ведет к расколу в школе: вместо того чтобы оставаться открытой для любой инаковости и учить взаимопониманию, на деле учебное заведение становится территорией противостояния между теми, с кем общественным институтам положено считаться, – «белыми» как меньшинством, причисленным к привилегированной категории, и теми, кто видит себя во второстепенной зоне, – потомками иммигрантов и выходцами из малоимущих классов. Складывается взрывоопасная формула из трех элементов: чувства пережитого беззакония, технического инструментария, внушающего, будто мы много всего знаем, – зачастую лучше старших, – и требований, которые для себя мы считаем законными и хотим удовлетворить любыми средствами.

Отныне любое мажоритарное представительство становится противником в борьбе – настолько, насколько измерим вклад каждого из них в создание условий, выгодных лишь некоторым. Против них – истории меньшинств, несправедливо обделенных вниманием, хотя, казалось бы, кто еще может рассказать, каково находиться под гнетом, – как в прошлом, так и в настоящем, – наглядно подтверждая обоснованность требований, на которые больше нельзя повлиять прессингом. Такая логика показательно прослеживается в некоторых направлениях университетской деятельности и изначально воцарилась в США. В частности, это касается «этнических» или «расовых исследований», сосредоточенных на тех сегментах населения, которые, как утверждается, испытали или продолжают испытывать на себе действие целого набора норм, вмененных порядком, воспринимаемым в качестве принудительного, но не учитывающим их самобытность и препятствующим как самовыражению, так и должному участию в общественной и политической жизни. В этом плане произошло своего рода «нисхождение до частного» со все более узким фокусом. Например, «женские исследования» (feminist studies) преобразовались и разделились, появились «гендерные» (gender studies), а затем – «квир-исследования» (queer studies) и ряд других

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 61
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?