В целом мире нет места для тебя - Ирина Лещенко

Возле подъезда стоит Вадим, обросший неопрятной бородкой. Глаза покрасневшие и какие-то…невменяемые.

— По делам. — растерянно отвечаю я, отступая от него. — А ты тут?..

— А я тут тебя жду. — неприятно скалится муж и делает шаг навстречу. Я вижу что-то металлическое в руке, отразившее блик. Ужас стискивает горло еще до того, как мозг опознает оружие.

Прижав вещи к груди, бросаюсь бежать, сзади слышен скрип снега под его ногами и хриплое, запаленное дыхание; прохожие с любопытством косятся на нас и расходятся в стороны, уступая дорогу.

Он догоняет меня на углу, валится сверху всем телом, выбивая воздух из легких, вжимая лицом в сугроб. Холодом обжигает веки, я выворачиваюсь из-под его руки, пытаясь вдохнуть.

— Саш, ну зачем все это? Я же не собираюсь делать ничего плохого. — укоризненно бормочет Вадим и рывком поднимает меня на ноги, стряхивая снег с моей куртки. От него пахнет алкоголем и застарелым потом. — Мы просто поговорим.

Острый кончик ножа пропарывает куртку и упирается мне в бок, прикрытый локтем.

— Просто иди. — бормочет Вадим, наклонившись к самому уху. — Домой.

Я выгибаюсь дугой, весь мир сосредоточен в одной крохотной точке, точке, где моя раскаленная от бега кожа касается ледяного металла. Отчаянным взглядом шарю вокруг, цепляюсь за лица прохожих. Никто не смотрит. Никому нет дела.

Крошечный шаг, еще и еще. Дыхание на щеке. Снег на лице тает, стекает за шиворот, смешиваясь со струйками пота.

Вадим выдергивает ключ из моего кармана, открывает подъезд, запихивая меня внутрь. На секунду мелькает полубезумная мысль бежать и ломиться во все двери на первом этаже, но пока мне будут открывать…

Он успеет разрезать меня на пару десятков лоскутков.

По подъезду он меня практически тащит, приподнимая одной рукой над ступеньками. Я вижу только грязно-белый потолок и редкие лампочки в сетчатых стаканчиках. С этого ракурса я окончательно теряюсь и перестаю понимать, где я.

Несколько труб в потеках краски, металлическая лестница, перекладины морозят пальцы. Вадим нетерпеливо подталкивает меня наверх.

Какие-то подпорки в пятнах ржавчины — мозг передал управление автопилоту и теперь равнодушно фиксирует картинки окружающего мира. Я же смерзлась где-то в глубине собственной черепной коробки и не могу выбраться.

Вадим распахивает какую-то невысокую дверцу и выходит, выволакивая меня под локоть. Теперь прикрывать нож нет никакой необходимости, уже никто ничего не увидит.

Ветер бьет с такой силой, что я не могу вдохнуть, как будто лицо накрыли подушкой. Вадим вполголоса ругается, подтягивает меня немного выше. Снег скрипит под подошвами.

— Смотри, как красиво. — шепчет он, прижавшись к моему виску.

Невысокий бортик отделяет нас от бесконечной пустоты. Я пытаюсь затормозить, упираясь пятками, но оставляю две длинные борозды — и только.

Голова начинает кружиться, черно-белый двор внизу закручивается воронкой. Нож летит куда-то в сторону.

— Я не хочу делать тебе больно, правда. — Вадим разворачивает меня лицом к себе, а спиной к десятиэтажной бездне. — Просто я так больше не могу. Я правда старался.

Он вглядывается мне в глаза, его зрачки пульсируют в каком-то диком танце, то сжимаясь в точку, то расплываясь кляксами во всю радужку, губы нервно подрагивают, уползают куда-то вбок, открывая зубы.

— Вадим, не надо. — бормочу я, цепляясь за его рукава. — Пожалуйста. Давай спустимся отсюда…

— Мы спустимся. — почти с нежностью шепчет он. — Уже скоро.

Резко перехватывает меня за плечи и разворачивает, прижимая спиной к себе, делает шаг и пинком перебрасывает мои ноги через бортик.

Время замирает — я вижу свои ботинки, висящие в воздухе и беспомощно дергающиеся; вижу, как подъезжает машина далеко внизу. Здесь, наверху, только шум ветра в ушах. Немеют кончики пальцев, с такой силой я вдавливаю их в плотную ткань куртки, ломая ногти.

Остается всего одно движение — разжать руки и дать мне упасть. Или шагнуть вместе со мной. Я поджимаю ноги, словно так стану немного дальше от падения. Никакой логики, одни инстинкты.

Руки под моими пальцами каменеют и замирают, как будто под одеждой уже не человек, а статуя.

— Надо же столько натворить за такой короткий срок. — откуда-то сбоку раздается совершенно неуместное осуждающее цоканье. Я чувствую, как медленно начинаю сползать вниз в коконе окаменевших объятий и куртки.

— Придется ему показать. — теперь уже нас обоих разворачивают, как неодушевленный предмет, и я вываливаюсь на снег. Руки ходят ходуном, что не мешает мне отползти подальше.

Напротив окаменевшего, равнодушного Вадима на корточках сидит черноглазый ужас из моей квартиры и весело косится на меня, постукивая кончиками пальцев по лезвию припорошенного снегом ножа.

— Ну кто бы мог подумать. — преувеличенно бодро говорит он и растирает снег между ладоней. — Пора вызывать главного героя всего этого безобразия.

Глава 18.

Мужчина, казалось, потерял ко мне всякий интерес. Руки замерзли, пальцы распухли и покраснели, от ветра слезились глаза. Горло начинало ныть каждый раз, когда рассеянный взгляд мужчины скользил по моей фигуре. Вадима медленно заносило снегом.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я потихоньку сделала шаг в сторону двери, через которую мы вошли.

— Стой где стоишь. — лениво отозвался черноглазый. Я замерла.

Дверца хлопнула. На крышу вывалился Паша в той же футболке, в которой спал. На щеке отпечатались рубчики горловины.

Одним полубезумным взглядом он охватил сразу все. Я ожидала чего угодно в этот момент, казалось, уже ничего не может произойти такого, что сможет меня удивить, однако фантазия меня подвела.

Черноглазый выпрямился, гибко потянулся и ехидно спросил:

— Что, наигрался? Видишь, до чего ты все довел? А если бы я не успел?

Паша неопределенно дернул плечом и сделал шаг ко мне. Я отступила.

— Потом будете разговоры разговаривать. — рыкнул черноглазый. — Мне, что ли, косяки твои исправлять? Ты на мужика посмотри, у него же мозг потек уже, ты совсем рехнулся?

— Я не думал, что он так…среагирует. — глухо отозвался Паша. Черноглазый всплеснул руками:

— Ну да, ну да! Истеричный, эгоистичный и внушаемый человек, что могло пойти не так?

Я переводила глаза с одного на другого, пытаясь хоть что-то понять. Неподвижный Вадим вообще не воспринимался за человека, со своими стеклянными глазами и неловко согнутыми руками — манекен, не более.

— Я все исправлю. Сам. — с нажимом проговорил Паша, откидывая потемневшие волосы со лба. Черноглазый — на фоне ослепительной белизны снега и блеклой серости туч болезненно-смуглый, острые скулы норовят прорвать тонкую кожу — смотрелся исчадием зла. Он не обращал на меня ровным счетом никакого внимания, но похоже был единственным, кто может мне все объяснить. Другое дело, станет ли…