Мирович - Григорий Петрович Данилевский

— Так и сказал?

— Так, доподлинно…

— Да он филозоф, saperment! Wahr, sehr wahr!..[96] Правда! Надо в момент, без промедления и ни на какие дела не смотря, конец всему положить… Лицедеи, душегубы! Sklavisches Pack! банда могильных геен…

Пётр Фёдорович повернул спину к Чурмантееву и снова направился ко входу в каземат. Здесь его встретил Волков.

— Одно слово, ваше величество, — сказал, склоняясь, тайный государев секретарь.

— Что тебе? скорей…

— Умоляю об одном: что бы вы ни решили, не приводите в исполнение теперь же…

Пётр Фёдорович молча нахмурился.

— Письмо, ваше величество… тайное о принце письмо…

— Ну, так что же?

— Не козни ль то, простите, злых советников государыни, вашей супруги?

— Вздор, Васильич! совсем дурашные, не идущие слова.

Волков оживился, глаза его блеснули твёрдостью.

— Освободив принца, — продолжал он, — вы создадите себе, государь, клянусь вам, опасного, гибельного соперника! И одни лишь отечества предатели, льстецы, могут давать такие антиполитические советы… Да и ещё осмелюсь прибавить…

— Говори, — ох, уж разумники! Что там ещё умыслил и на бобах развёл? Не испытывал, видно, сам тюрьмы, оттого и храбришься…

— Обижать изволите, государь… Не в моём праве давать советы о тюремных закрепах да о цепях… Ведать изволите, кто возымел счастье преславный манифест о вольностях дворянства поднести к вашему подписанию?.. Шаг один отныне, сами такожде то сознать удостоили — к освобождению и прочих российских рабов… Но не следует упускать из виду гласа бессмертием одарённых гениев…

Волков помолчал и ещё более ободрился.

— Его величество король Фридрих, — сказал он, вновь склоняясь, — неоднова дружески советовал вам остерегаться и покрепче держать взаперти принца Ивана, дабы чья-либо горячая голова, от мечтательной дерзости и лжемыслия, не вздумала возвести его на престол…

— Пустяки, суесловство! — резко перебил и отвернулся от Волкова Пётр Фёдорович. — О троне речи нет!.. Кто тебе наврал?.. Я один, слышишь ты, один о том могу говорить…

Имя Фридриха, однако, заметно смутило государя. «А ведь, пожалуй, и правду сказал этот бессердечный и ловкий всезнайка-говорун? — подумал он, сердито глянув в продолговатое, сухое, с большим белым лбом и красивым носом, лицо Волкова, серые, умные глаза которого почтительно и с строгим вниманием следили за ним. — У таких краснобаев-советников всегда найдутся резоны кстати… Опасно-неопасно, а дело и впрямь надо бы похитрее и ловче обделать… Я уже писал королю, что держу Ивана в надёжных руках, взаперти…»

Пётр Фёдорович ещё раз бросил взгляд на Волкова, досадливо одёрнул на себе портупею и не так уж смело взялся за скобу тюремных дверей.

— Господа! — обратился он к свите. — Комендант, сюда, и вы следуйте за мной… Что можно и что политические и штатские резоны позволят, всё сделаю, не глядя ни на что. Я не забочусь о его мнимых правах — выбью глупую дурь из его головы — сделаю его человеком, слугой трона… из него выйдет бравый солдат…

Он снова вошёл в каземат Ивана Антоновича. Свита, пристава и комендант разместились за ним у порога.

— Князь! — обратился император к принцу. — Скоро день благовещения… В народе принято в этот день на волю выпускать… Вы… вы…

Тут резкий, странно дребезжавший голос Петра Фёдоровича мягко дрогнул и оборвался. Добрые, искренние слёзы выступили на его глазах.

— Я обещал… я слово дал мир удивить! — продолжал он с детски ласковой улыбкой. — Не от своей персоны говорю! И вы ошибались, если меня приняли… думали… Я простой офицер; но меня государь любит и мне аудиенции даёт… Господин комендант, слушайте… Положение арестанта, поистине надо то сказать, ужасно. Поглядите на эти аркады, эти стены! с решёткой окно… Du lieber Gott!..[97] Здесь и при солнце без свечки трудно оставаться… Воздух душен… Государь из одного откровенного письма всё узнал… Мне дали комиссию в этих делах убедиться, и я убедился… Содержится принц хуже, чем последний колодник, злодей… Стыдитесь, господа, — фуй, стыдитесь…

Государь остановился. Все взоры были устремлены на Ивана Антоновича. Он стоял, понурившись, и, тяжело дыша, длинными белыми пальцами судорожно разглаживал свою шелковистую, каштановую бородку.

— Не в кушанье дело, господин комендант, — в обхождении! — строго крикнул государь Бередникову. — Принца в невежестве оставляют, в дикости, без наук. Вы про то молчать изволили; я от посторонних персон всё узнавал. Это должно быть изменено… А потому, господин главный начальник здесь, и вы тоже, старший пристав… Im Namen — от имени государя императора — и в силу данной мне высочайшей резолюции, вменяю вам отныне — над лучшим положением принца наблюдение иметь… Колесо фортуны — гексенмейстерский каприз! — сегодня внизу, завтра вверху. Извольте — слышите ли то? — выводить принца, время от времени, гулять внутри крепости, а там и за стенами. Пусть прогуливается, укрепляется добрым воздухом. Учите его… Читать он знает, но того мало. Сего пункта надо усиливать… Свет науки да засветит его ум… Sind aber hier?..[98] Есть ли в этих местах хорошие учителя?.. Ласкаюсь надеждой, найдёте…

Узник бросился к ногам Петра Фёдоровича, Грудь его вздымалась от сдержанных рыданий.

— О! — визгливо вскрикнул он, хватая императора за полы кафтана. — Пётр, Пётр!.. брат мой!.. Всё бери себе, всё отдаю…

Государь положил ему руку на плечо.

— Выстроить ему, господин комендант, особый, хороший, просторный дом, — продолжал Пётр, ласково кивая принцу, — да чтобы окошки были не узенькие и на солнце. А когда здание будет готово, сам я приеду сюда, чтоб персонально его туда перепроводить. К моему… к государеву тезоименитству… чтоб всё то было готово!.. А потом мы вас, принц, в военную службу — будете бравым воином, в офицеры, в генералы дослужитесь… Довольны ли вы, принц?

— Сжалься, не уходи, не откладывай! — крикнул, порываясь к императору, узник. — Брат!.. Пётр! не скрывайся, ты ведь государь!.. Зачем отсрочка?.. смилуйся!

Унгерн и Корф бросились к принцу. Государь их остановил.

— Выпусти меня сейчас, выпусти!.. Призвах имя твоё во гробех, — косноязыча и дико озираясь, кричал узник. — Дай жить с нею!.. видеть её, слышать!.. — Волнение более и более охватывало его, путало слова. — В леса, в Сибирь… только не здесь… Уйдёшь, ни тебя, ни её не увижу… Брат, брат, помилуй!..

Присутствующие были изумлены, потрясены.

— О ком это? с какою персоной он думает жить? — спросил государь Унгерна. Тот взглянул на Бередникова, последний на Чурмантеева.

— Бредит, знать: из Маргарит что-нибудь вычитал и — простите — врёт! — ответил до крайности озадаченный Чурмантеев. — Что ни день, новые, как видите, пустоши, новое враньё…

Иван Антонович плакал, вставал и снова бросался на колени перед императором, хватая его за