Лихорадка теней - Карен Мари Монинг

«Я не наврежу тебе, Мак» — напевает Синсар Дабх в моей голове.

Я судорожно вздыхаю. Воздух настолько холодный, что он обжигает мое горло и легкие.

— Ты только что это сделала, — отвечаю я сквозь зубы.

Я ощущаю ее любопытство. Книга не понимает, чем она мне навредила. Кожа заживает.

«Это не боль».

Я замираю. Мне не нравится ее тон: слишком шелковый, слишком многообещающий. Я отчаянно пытаюсь пробраться к своему темному озеру вовремя, объединиться с ним, защитить себя, но между мной и моей водной бездной возникает стена. Я не могу найти, как обойти или пройти сквозь нее.

Синсар Дабх ставит меня на колени. Все это время я сопротивляюсь, сжав зубы. Книга разворачивает меня, и я падаю на спину. Мои руки и ноги движутся, словно я пытаюсь сделать снежного ангела. Я прижата к холодным металлическим перекладинам.

«Вот это — боль, Мак» — мурлыкает Синсар Дабх.

Меня уносит агония. Понятия не имею, как долго она пытает меня, но все это время я мучительно осознаю: Бэрронс меня не спасет.

Он не вернет меня к реальности своим криком, как в прошлый раз, когда Книга сокрушила меня на улице, «пробуя» меня.

Он не отнесет меня в книжный магазин, когда все закончится. Не сделает мне какао и не завернет меня в одеяла. Не рассмешит, требуя ответа на вопрос, о том, что я такое, а позже не доведет до слез, из-за того, что я вытащила из его головы воспоминание, и видела его разбитым от горя, держащим на руках умирающего ребенка.

Пока Книга держала меня распростертой на холодном стальном полу балкона; пока каждая клеточка моего тела обугливалась, и каждая кость, одна за другой, методично ломалась, я цеплялась за воспоминания.

Я не могу добраться до своего озера, но могу дотянуться до более поверхностного слоя разума. Синсар Дабх тоже здесь, исследует мои мысли, как она однажды сказала, изучает меня. Что она ищет?

Я говорю себе, что нужно просто пережить это. Что на самом деле, она не причиняет мне вред. Она просто забавляется надо мной. Она пришла за мной сегодня. Я охочусь на нее. И по каким-то причинам, за пределами моего понимания, она охотится на меня. Так Книга представляет себе черный юмор?

Она не собирается убивать меня. По крайней мере, не сегодня. Думаю, я ее забавляю.

Она может добиться только моего желания умереть. Да, мне знакомо это чувство. Живу с ним некоторое время.

После неопределенно долгого промежутка времени, боль наконец-то утихает и меня вздергивает на ноги.

Я перегнулась через перила, схватившись за них руками.

Крепко сжимаю пальцы. Упираюсь ногами. Призываю каждую каплю энергии, которая у меня есть, чтобы мои кости снова стали целыми, сильными. Пристально смотрю на крыши, укрепляя свою волю.

Я не умру.

Если я умру сегодня, мир останется таким же, а это недопустимо. Слишком много людей погибло. И продолжит умирать, если меня не будет здесь, чтобы этому противостоять. Ободренная необходимостью защищать нечто большее, чем саму себя, я собираю волю в кулак и направляю себя словно снаряд к озеру в моей голове.

Я врезаюсь в стену, которую Синсар Дабх возвела между мной и моим арсеналом.

Появляется трещина, совсем тонкая.

Не знаю, кто поражен больше: я или Синсар Дабх.

И вот, внезапно — она сердится.

Я чувствую ее ярость, но она злится не потому, что я сделала щель в стене, которую она возвела. Она зла по какой-то другой причине.

Будто я, лично, каким-то образом, раздражаю ее.

Она… разочарована во мне?

Это тревожит меня.

Прерывистыми движениями моя голова поворачивается, и я вынуждена посмотреть вниз.

Внизу стоит кто-то, темное пятно на искрящемся снегу, с книгой подмышкой.

Этот кто-то запрокидывает голову и смотрит вверх.

Я сдерживаю крик.

Я узнаю плащ с капюшоном, развевающийся на ветру. Узнаю волосы.

Но больше я не узнаю ничего. Если это действительно Фиона, бывшая управляющая магазином Бэрронса и любовница Дерека О’Баниона, с нее живьем сняли кожу. Весь ужас заключается в том, что она все еще жива после этого, потому что О’Банион научил ее есть Темных.

Инстинктивно, я тянусь за копьем. Конечно же, его нет на месте.

— Сжалься! — пронзительно вопит Фиона. Ее оголенные губы обнажают окровавленные зубы.

Интересно, осталась ли во мне хоть капля сострадания? Потянулась ли я за копьем из жалости к ней?

Или из-за ненависти, от того что она обладала Иерихоном Бэрронсом до меня, и дольше меня?

Ярость Книги усиливается.

Ощущаю, как она переливается через край, заполняет улицу. Она огромная, с трудом сдерживаемая.

Я сбита с толку.

Зачем она сдерживает себя? Почему не уничтожит все? Именно так я и поступлю, если она останется неподвижной и позволит мне использовать ее. Затем я воссоздам все так, как захочу.

Внезапно, она превращается в Зверя, в тень мрачнее самого мрака. Она распространяется вширь и ввысь, поднимается все выше и выше, до тех пор, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

Она зависает в воздухе, два образа мелькают, сменяя друг друга: внушающая ужас морда зверя и лицо Фионы с оголенным мясом.

Я закрываю глаза.

Когда я открываю их снова, я одна.

«Охреневшие тупые говнюки!» — я пинаю пивную банку, она со свистом проносится по улице и, расплющившись, впечатывается в кирпичную стену. И, чуваки, я имею в виду «В» стену. На пару дюймов. Я хихикаю, представляя, как однажды кто-нибудь будет проходить мимо, и думать типа: «Ёшкин кот, а как банка оказалась в стене?»

Еще одна тайна Меги О’Мэлли. Их полно по всему городу.

Оставляю свои следы по всему Дублину. Как бы говорю: «Я здесь была!» Уже несколько лет это делаю, с тех пор, как Ро стала отправлять меня одну с поручениями. Обычно это были мелочи, вроде, немного наклонить скульптуры перед музеем — может никто и не заметит, но я буду знать, что раньше они стояли не так. Но после падения стен это уже не важно. Я вставляю что-нибудь в кирпич и камень, выстраиваю булыжники, так чтобы читалось «МЕГА», сгибаю фонарные столбы в подобие кривых D — намекая на «Dani» (Дэни), «Dangerous» (Опасная) и «Dude» (Чувиха).

Моя походка становится более самодовольной.

Я — суперсила.

Нахмурившись, бормочу:

— Безмозглые ипучие пердуны.

Гормоны играют. То вверх, то вниз каждую минуту. Мое настроение меняется так же быстро, как я бегаю. То я жду не дождусь, когда вырасту и буду заниматься сексом, то ненавижу людей, а мужики тоже люди. И, блин, разве сперма это не самая мерзкая штука на свете? Типа, фуу, ну как можно хотеть, чтобы какой-то чувак впрыснул тебе сопли в рот?