Лихорадка теней - Карен Мари Монинг

Я СОЗДАЮ. Я УНИЧТОЖАЮ.

По капризу избалованного ребенка.

ТЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ПРЕДУГАДАТЬ ЗАМЫСЕЛ МАСТЕРА. ДАЖЕ ТО, ЧТО ВЫ НАЗЫВАЕТЕ ХАОСОМ ИМЕЕТ ЗАМЫСЕЛ И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ.

— РАЗГОВОРЫ С СИНСАР ДАБХ.

Я стою на балконе, вглядываясь в темноту. Снег кружится вокруг меня, опускается мне на волосы. Я ловлю несколько снежинок и рассматриваю их. Я выросла на Глубоком Юге, и мне не часто доводилось видеть снег, но то, что я видела, выглядело совсем не так.

Эти снежинки сложной кристаллической структуры, а некоторые из них слегка окрашены по краям. Зеленые, золотые, грязные, как пепел. Они не тают от тепла моей кожи. Они прочнее, чем обычные снежинки, или я холоднее обычного человека. Что бы растопить их, я сжимаю руку в кулак, и одна из снежинок врезается острыми краями в ладонь.

Мило. Режущий снег. Много фэйриских изменений в моем мире. Время для еще одного.

Время.

Я размышляю над этим понятием. С момента моего приезда в Дублин, в начале августа, время течет довольно странным образом. Я смотрю в календарь лишь за тем, чтобы подтвердить то, что мне и так известно: прошло шесть месяцев.

Но из этих шести месяцев я потеряла целый сентябрь за один единственный день в Фэйри. Ноябрь, декабрь и часть января были страницами календаря, вырванными из моей жизни, когда я была в бессмысленном, помешанном на сексе забытьи. А теперь часть января и февраль промелькнули за несколько дней, пока я была в Зеркалье.

В общем, из последних шести месяцев — четыре пронеслись мимо, пока я, по тем или иным причинам, практически не подозревала о ходе времени.

Разумом я осознаю, что прошло шесть месяцев со дня смерти Алины.

Но тело не верит ни единому слову.

По моим ощущениям, я узнала, что мою сестру убили, два месяца назад. Меня изнасиловали десять дней назад, в Хэллоуин. Моих родителей похитили четыре дня назад. И я вонзила копье в спину Бэрронса и смотрела, как он умирает, тридцать шесть часов назад.

Мое тело не успевает за разумом. Сердце переживает синдром смены часовых поясов. Эмоции свежи, потому что кажется, будто все произошло в течение небольшого отрезка времени.

Откидываю назад влажные волосы и глубоко вдыхаю холодный ночной воздух. Я в большой спальне в одной из многих крепостей Дэррока в Дублине. Это квартира-пентхаус, высоко над городом, обставлена в том же напыщенном стиле Людовика XIV Короля Солнца, что и дом 1247 на ЛаРу. Дэррок определенно любит роскошь. Как и еще кто-то, кого я знаю. Знала.

«Буду знать вновь» — поправляю я себя.

Дэррок сказал, что у него дюжины таких конспиративных квартир, и он никогда не останавливается в одной из них дольше, чем на ночь. Как мне найти их все, чтобы обыскать? Меня пугает мысль о том, что придется остаться с ним, чтобы он брал меня в каждую из них на ночь.

Я сжимаю кулаки. Я могу справиться с этим. Знаю, что могу. Мой мир зависит от этого.

Разжав руки, растираю свои плечи. Даже через несколько часов после прикосновения Темного Принца, моя кожа хранит ледяное прикосновение его руки. Я отворачиваюсь от холодной, снежной ночи, закрываю французские двери и рассыпаю остальные руны на пороге, где они пульсируют, словно влажные темно-красные сердца на полу. Мое темное озеро обещает, что я буду спать в безопасности, если оставлю по одной руне на каждой стене, пороге и подоконнике.

Я поворачиваюсь и пристально смотрю на кровать, в том же оцепенении, что и в последние несколько часов. Шаркая ногами, иду мимо нее в ванную, где умываюсь холодной водой. В припухшие глаза словно песка насыпали. Смотрю в зеркало. Женщина, которую я вижу, пугает меня.

Когда мы приехали, Дэррок захотел «поговорить». Но я понимала, чего он хотел на самом деле. Он испытывал меня. Показывал фотографии Алины. Заставил меня сидеть и смотреть на них, слушая его рассказы, пока я не почувствовала, что схожу с ума.

Я закрываю глаза, но лицо сестры будто выжжено под моими веками. И там же, рядом с ней, стоят мама и папа. Я говорила, что мне наплевать на случившееся с ними в этой реальности, потому что я собираюсь создать новую. Но, если честно, мне не все равно в любой реальности. Я просто отрицала это.

После моей прогулки в Зале Всех Времен, я не спрашивала Дэррока о том, что случилось с моими родителями. А он и не рассказывал мне.

Не представляю, что бы я делала, если бы он сказал, что они тоже мертвы.

Подозреваю, что это одно из испытаний. Я пройду его.

«Вот это моя девочка» — мысленно ободряет меня папочка. «Не вешай нос. Ты сможешь сделать это. Я верю в тебя, девочка! Отличная игра!» — говорит он и улыбается. Хотя он не хотел, чтобы я была черлидером[7], все же отвез меня на пробы. Когда я оказалась одной из первых, он попросил своего клиента, который работал в Petit Patisserie[8], испечь мне особенный торт, в виде розового и фиолетового помпонов.

Сгибаюсь пополам, будто меня пнули в живот; я рыдаю, но из моего широко раскрытого рта не издается ни звука — сдерживаюсь в самый последний момент.

Дэррок там, с принцами. Я не посмею выдать свое горе. Я не произнесу ни звука, который они могут услышать.

Папа был моим самым главным болельщиком, всегда говорил мне мудрые вещи, к которым я редко прислушивалась и которые никогда не понимала. А стоило бы задуматься, понять. Надо было обращать больше внимания на то, кто я по сути, а не как я выгляжу. Задним умом все крепки.

По щекам бегут слезы. Как только я отвернулась от зеркала, мои колени подогнулись, и я рухнула на пол ванной. Молча, свернулась в клубок.

Находясь в безвыходном положении, я терпела так долго, как могла. Горе обрушилось на меня, полностью затопив. Алина. Бэрронс. Мама и папа тоже? Я не могу выдержать это. Я не могу справиться со всем этим.

Я сую кулак в рот, чтобы заглушить крики.

Не позволю никому услышать. Он поймет, что я не та, чью роль играю. Не та, кем я должна быть, чтобы создать мой мир.

Я там сидела с ним на диване, рассматривая свою сестру на всех тех фотографиях. И каждая из них напоминала мне наше детство. Где мы были вместе, на любой фотографий, ее руки обнимали, защищали и предостерегали меня.

Она была счастлива на тех фотографиях. Вот она танцует. Разговаривает с друзьями. Осматривает достопримечательности. Он забрал столько фотоальбомов из ее квартиры, что нам почти ничего не осталось. Можно подумать, те жалкие несколько месяцев, что он с ней провел, дают ему больше прав на ее вещи, чем мне — а я любила ее всю жизнь!