Самоход. "Прощай, Родина!" - Юрий Корчевский

Виктор обратил внимание, что взводный бежит только по следу штрафника, опасаясь противопехотной мины, и прикрывается фигурой осужденного.

Из немецких траншей довольно долго не стреляли. Наверное, немцы поверить не могли, что русские вот так, в лоб, без артподготовки, без поддержки танков – и на пулеметы… И только когда дистанция сократилась метров до двухсот, заработали пулеметы.

Виктор припал на одно колено и прижал винтовку к плечу. После бега по снегу сердце колотилось, он никак не мог отдышаться, и ствол винтовки ходил ходуном. Через несколько секунд успокоился, взял на мушку едва видимую каску пулеметчика и выстрелил.

Однако пулемет продолжал стрелять.

Виктор выругался и хомутиком прицела установил его на число «200». Впопыхах стрелял на постоянном, потому промазал.

В этот момент услышал, как сзади орет лейтенант:

– Вперед! Почему встал?

– Пулеметчика завалить надо.

Он прицелился еще раз и снова выстрелил.

Пулемет замолчал, но стреляли еще два.

Виктор побежал вперед. Истрачено два патрона, осталось восемь, а он к траншее еще даже и не приблизился.

Немецкие пехотинцы открыли автоматный огонь – раньше не видели смысла – из МР38/40, однако с расстояния в сто метров в человека попасть затруднительно.

Виктор догнал капитана.

– Гранат бы сейчас, механик! – прокричал тот.

Сзади хлопнула мина, и Виктор обернулся.

Взводный упал, выронив пистолет. Как ни берегся лейтенант, а от злого рока не ушел.

Немного левее Виктора несколько штрафников ворвались в траншею – оттуда слышались крики и громкий русский мат.

И немцы не выдержали. Штыковых атак они панически боялись, считая их жутким варварством. Немецкие пехотинцы стали разбегаться по траншее в стороны, а некоторые и вовсе выбирались и бежали ко второй линии траншей, метров за триста от первой. По ним не стреляли – у многих штрафников уже закончились патроны.

Вслед за капитаном Виктор спрыгнул в траншею и тут же наткнулся на трупы убитых немцев. Капитан побежал по траншее вправо, Виктор – за ним.

Траншея шла зигзагом, и метров через семьдесят из-за поворота выбежал немец – он держал в руке автомат.

Капитан успел выстрелить первым, и немец упал на спину. Капитан нагнулся и вырвал из рук убитого оружие. В ближнем бою – в траншее, в городе – автомат сподручнее.

В это время в траншею выбежал еще один гитлеровец. Виктор выстрелил, немец упал, а через секунду под ним взорвалась граната. Видимо, он выдернул чеку и хотел метнуть, но не успел.

Капитан вырвал из подсумка убитого два запасных магазина, сунул их в карман шинели и побежал дальше.

А вот и пулеметное гнездо.

– Держи! – Капитан протянул Виктору автомат. – Стреляй только короткими очередями.

Сам же схватил МГ-34, перенес его на другую стенку траншеи, в сторону убегавших немцев, приложился и дал очередь.

Один немец упал.

Капитан повел стволом и дал еще очередь – уже длинную.

Еще несколько немцев упало.

– А, суки, не нравится!

В эту секунду раздался свист.

– Ложись! – закричал Виктор, и оба бросились на дно траншеи.

Он знал, что так свистели на излете минометные мины. В верхней точке траектории они замирали, потом падали вниз и тогда начинали свистеть.

Один взрыв, другой, третий! Завоняло сгоревшей взрывчаткой.

Минометчики положили мины точно, только с небольшим недолетом. Спасла траншея – осколки прошли поверху и ударили в бруствер.

Капитан осмотрел пулемет.

– Четыре патрона в ленте осталось. Пошарь в пулеметной точке, должны быть коробки.

Коробок с пулеметными лентами оказалось четыре, и в каждой – по 250 патронов. Виктор посокрушался – богато! У нас к станковому пулемету меньше дают. Он принес капитану две коробки.

– Еще две есть.

– О, тогда живем! – обрадовался капитан. – Пока тихо, пройдись по траншее влево-вправо – метров по пятьдесят-семьдесят, посмотри, сколько наших осталось. Да не приведи Господь, если немцы в блиндажах попрятались – как бы в спину в бою не ударили. И автомат наготове держи. Секунду промедлишь – и ты труп. Стреляй первым.

Виктор, держа автомат в обеих руках и положив палец на спусковой крючок, двинулся по траншее. По пути он видел трупы и наших штрафников, и немцев. Поднял еще один автомат и повесил его на ремень. У одного немца снял подсумок с запасными магазинами, еще у одного гитлеровца вытащил гранаты, заткнутые ручками в голенища сапог. Плохонькие у немцев гранаты с длинной деревянной ручкой, прозванные «колотушками»: запал терочный, горит долго, около четырех секунд. Да и осколков мало дает, наша Ф-1, или лимонка, куда лучше.

Он зашел в блиндаж. На столе – котелок с ложкой, несколько банок консервов, буханка хлеба.

Виктор взял солдатский ранец из телячьей кожи, вытряхнул его содержимое на нары, погрузил туда хлеб и консервы и надел лямки на плечи. Кормили в штрафбате плохо, невкусно и несытно, и из-за стола они вставали голодными.

Вернулся к капитану. Тот уже раздобыл где-то бинокль, по всей вероятности, сняв его с убитого немца, и смотрел на вторую линию немецкой обороны.

– Похоже, немцы к атаке готовятся, хотят траншею вернуть. Что это у тебя?

– Консервы и хлеб в блиндаже нашел.

– Это дело, жрать хочется. А я уж подумал – мародерствовал. Не люблю таких, презираю и брезгую.

В пулеметном гнезде был уступ – вроде широкой полки, на котором раньше стояли коробки с пулеметными лентами. Виктор поставил туда ранец и выгрузил из него консервы и хлеб.

– А нож? Открывать чем будем?

Ножей штрафникам не полагалось, а открыть консервную банку четырехгранным штыком от трехлинейки не представлялось возможным – им можно было только колоть.

– Промашка твоя, лейтенант. Нож ищи или плоский штык от «маузера».

Плоские штыки были на отечественных винтовках СВТ или АВС и на немецких «маузерах».

Теперь Виктор направился по траншее в другую сторону. Увидев убитых, он обшаривал карманы – вдруг повезет найти перочинный нож? Нашел винтовку с примкнутым штыком – немецкую, штык отомкнул.

Оглядев траншею, он увидел поблизости вход в блиндаж. Распахнул дверь, и навстречу прозвучал выстрел. Пуля прошла рядом, ударив в деревянную жердь.

Виктор выпустил в темное нутро блиндажа длинную очередь веером и, выждав немного, заглянул в него из-за двери. Дверь хорошая, из досок стругана, и крашеная – не иначе немчура с какой-то избы снял.

На нарах лежал убитый им немец. Поперек живота – прямо поверх мундира – бинты намотаны, кровью пропитались. Ранен он был. Его камрады в блиндаж принесли, а убегая, бросили.