Лили и море - Катрин Пулэн

Я вижу линию снастей в узле. Я хватаю полную корзину, обмениваю ее на пустую, развязываю снасти. Там пойманная рыба, быстро бросаю ее в ведро. Джон хватает меня за руки.

— Это слишком тяжело для тебя!

Я смотрю на него с удивлением и опаской. Я мотаю головой из стороны в сторону.

Наступает день. Сейчас уже больше девяти часов. Ровно в полдень нам надо снова поднять последний радиомаяк. Мы возвращаем последний сет в адском ритме, рыбы беспорядочно брошены на палубу. Палуба напоминает сейчас кровавую стройку. Мужчины продолжают потрошить в середине снастей раздробленных морских звезд, глупых рыб с выпученными глазами, с тяжелым запахом внутренностей. Я пробую взгромоздить одного из этих гигантов на стол. Он слишком большой и тяжелый. Он ожесточенно отбивается, и я подскальзываюсь и падаю вместе с ним, но не отпускаю. Боль в ребре заставляет меня буквально плакать от гнева. Вместе с рыбиной мы купаемся в требухе. Моя первая рукопашная схватка с белым палтусом, объятия в крови и пене. Изловчившись, я изо всех сил хватаю его и сжимаю. Он слабеет. Мужчины уже пустили ему кровь, скоро он умрет. Он уже едва дрожит. Рука попала внутрь его жабр, которые он вновь закрывает. Моя рука поранена через перчатку. Теперь я умею укладывать его на столе. Он больше не шевелится. Он очень гладкий, такую красивую рыбу я не видела никогда. Я беру нож, погружаю его в жабры, я повторяю жест наших мужчин.

Я распотрошила своего первого белого палтуса и стала мыть внутреннюю часть белого брюха. Его сердце выскользнуло на стол, оно еще бьется. Я колеблюсь. Это сердце, которое не решается умирать, я его глотаю. В моем теплом нутре одинокое сердце палтуса.

Йан меня толкает:

— Вытолкни оттуда и пододвинь ко мне белых палтусов!

Джуд поднимает глаза и бросает на меня ледяной взгляд. Слезы на моих глазах. Я сморкаюсь в пальцы. Джои и убийца не далеко. Я встречаюсь с ним взглядом и цепляюсь за этот взгляд, он улыбается:

— Скоро конец авралу, Лили, мужайся.

Заканчиваем помещать в трюм последних рыб. Джуд и я потрошим последнюю треску. Я толкаю щеткой отходы до шпигатов. Шкипер ловит шланг, он неистово поливает палубу. Я на дороге. Не видя меня, он окатывает меня водой. У него уставшее лицо.

— Возможно, восемнадцать тысяч…

— Намного больше! Двадцать пять тысяч, по крайней мере.

— Держу пари, что все двадцать тысяч.

Мы едим омлет и красную фасоль, которую нам приготовил Саймон, в то время как сам он чистит палубу. Я не умывала лицо. Шкипер распределяет вахты. Я заканчиваю пить свой кофе. Я не смотрю ни на кого. Я встаю и присоединяюсь к ним в рубке. Я забираю свои сапоги, кладу их около форточки с теплым воздухом. Моя койка. Я ложусь спиной к остальной части судна, свернувшись клубочком. Я убийца, как и все остальные, я разорвала моего первого палтуса. Я даже съела его еще живое сердце. Я это сделала прямо сейчас. От соли печет лицо, кровь затвердевает в моих волосах, веки склеились, щеки полыхают огнем, а в углу рта капелька засохшей крови. Я засыпаю.

Саймон проснулся. Девять часов вечера. Мне не спалось. Большой белый палтус в моем мозгу. Сон был прерывистым. Он потряс меня и долго не отпускал. Я должна была несколько долгих секунд вспоминать собственное имя, где я и для чего я здесь. Я встаю. Боль в боку напоминает мне о моем ребре, мои руки замерзшие, огромные, тело ломит, как будто меня кто-то избил. Пересекаю кают-компанию, я ставлю подогреть кофе и хватаю шоколадку в ящике. Я бросаю взгляд на палубу через стеклянную дверь. Крючковые снасти надежно закреплены. Вода скользит слева направо по палубе, отступая от шпигатов и заканчивая омывать палубу цвета ночи. Подъемник, лавируя, надлежащим образом закрепленный, никогда не перестает скрипеть при каждом толчке, он как бы урывками сердится, когда судно кренится при малейшей волне. Проходили ли в эти двадцать четыре часа в этом месте, через это дно, другие суда? Вечернее солнце прорывается сквозь облака, словно лезвие ножа, ослепляя меня. Я поцарапала щеку. Уголки губ болят, я чувствую сильное жжение. Еще раньше Дэйв сказал:

— Так что это? French kiss[15]? Ты меня пугаешь… — Все смеялись, видя кровь вокруг моего рта. Но только не я, мне было не до смеха.

Я поднимаюсь по лестнице в рубку. Джон стоит перед циферблатами на панели управления. Перед нами солнце. Баклан приземлился на нос судна.

— Я оставляю вам место сразу же, — сказал он. Я установил обзор. Саймон ничего не знает.

— Я тоже ничего не знаю. Но мы все же можем нести вахту. Он не спит, ты знаешь.

— Я знаю… Иногда салаги бывают лучшими, им только опыта не хватает, на это требуется время. Нам нужен кто-то, чтобы объяснять им. Я покажу тебе самое простое.

Я слушаю. Я пытаюсь понять. Джон в свою последнюю ночь был спокойным и хорошим человеком, с которым легко и комфортно путешествовать по гребням волн. В конце концов я сдалась, я слишком устала.

— Как твое ребро? — спрашивает Джон. — Саймон сказал, что ты сломала себе ребро?

— Может быть. Это случается со мной иногда. Но, может быть, и нет. Просто был хруст, как будто я что-то сломала. Через две недели будет лучше. Не надо только говорить другим. Меня не захотят брать на другое судно, если я что-нибудь сделаю неправильно.

— Нужно заботиться о себе, — пробормотал он, качая головой. — Не следует делать подобные вещи, как ты делаешь, то есть скрывать свою боль. Я не склонен говорить кому-то о тебе, но я не хотел бы видеть тебя сегодня. Ты чуть не плача носила ведро, но никому об этом не сказала. Ты прекрасно знаешь, что я всегда был против присутствия женщин на судне. Но я никогда не рыбачил с ними. Это мужской мир, мужская работа, кроме того, мы не можем даже помочиться в одиночестве на палубе, должны так это делать, чтобы быть вне чьего бы то ни было поля зрения. Тем не менее, такие женщины, как ты, которые пашут как парни двадцать четыре часа, не дрогнув, ах, я хорошо отношусь к тебе на моем судне.

Мы прибудем в Кадьяк к середине ночи. Я слышу двигатель, меняющий режим работы. Дэйв и Джуд встают, крики шкипера, затем двигатель замедляется, наконец он почти затих, чтобы снова заработать, сделав соответствующий маневр управления.

— Можешь еще поспать, — говорит мне Дэйв, видя, как я поднимаюсь на койке, готовая вернуться на палубу.

Затем все успокаиваются. Молчание. Едва заметное покачивание на волнах. Облегчение. Я буду знать, что через несколько часов я оставлю мужчин во время их мертвого сна и уйду в утро, снова свободная.

Когда я проснусь, опять буду мечтать о ловле, о белых палтусах, которых я сжимаю в руках, чтобы резать их лучше, о секциях снастей, которые убегают с борта и скрываются в воде. Я полностью просыпаюсь на воздухе, залитой солнечным светом палубе. Это — час самоходного парома и его гудка. Я бегу наверх, на влажное дерево понтона. Я так и не вымыла свое варварского цвета лицо, оно в алых метках — воинственных эмблемах моей первой охоты на белого палтуса. Я умываюсь под краном в доке. Летят брызги, вода течет по моим предплечьям. Жуткая боль, словно огонь, пронизывает все мое тело, когда я присаживаюсь на корточки. Я поднимаюсь и заканчиваю стоя, вытираюсь, отыскав наименее грязный уголок одежды. Передо мной разукрашенный корабль — «Кайоди». Несколько пустых пивных бутылок прокатились поперек палубы. Я бегу до набережной. Усаживаюсь на скамью и смотрю на спящий флот. Корабль преодолевает узкий проход порта. Не все еще возвратились. «Северное море» передал буй. Корабль кажется тяжелым и продвигается медленно.