Ромейский талисман - Андрей Астахов

Девушки на пир в честь гостей не остались, сославшись на усталость, – их отправили на ночлег в один из домов. Зато дружинники, несколько дней проведшие в седле и ночевавшие под открытым небом, охотно сели за пиршественный стол. После нескольких чар душистой медовухи завязалась приязненная беседа, и Радогост спросил Давида о цели путешествия.

– Ездили проведать воеводу псковского, – ответил армянин. – Князь Хельгер, хоть и сидит на столе в Киеве, а о северных землях не забывает.

– Оно и славно, – заметил Радогост. – С той поры, как Олег над Русью князем стал, и в нашей земле спокойнее стало. Раньше, бывало, ливы да варяги незваными гостями забредали, имение наше пограбить, а теперь присмирели. Имя Олега их отпугивает. А нам это в радость. Меньше воевать, больше трудиться стали.

– Это хорошо, – согласился Давид.

– Вы ныне по нашим исконным землям идете, до самого Себежа и далее. Коли надо, могу проводников дать. Но сначала погостите у меня денек-другой.

– Рад бы, отец, да не могу, – покачал головой Давид. – Через три дня должен быть в Себеже, а далее в Полоцк отправляться потребно. Служба княжеская.

– Служба дело важное. – Радогост дал знак наполнить корцы медом. – Гостям мы завсегда рады, коли с миром они пришли. А торопиться вам не след. От Курпатова до Себежа дорогой на полдень восемьдесят верст будет, а если по прямой, через Полчев ехать, то полста верст от силы. В два дня пеший осилит, а уж вы одвуконь и вовсе за день доберетесь.

– Что-то не слышал я об этой дороге, – покачал головой Влад Вороня. – Лесом она, что ли, идет?

– Лесом, – кивнул Радогост. – Не сомневайся, боярин, дорога эта проезжая, болот поблизости от нее нет. Да и в Полчеве вас с почетом примут, отдохнете. Там брательник мой живет, Молибог. Большое селище, не меньше нашего будет. Да вы ешьте, сейчас велю еще чего-нито подать!

– Так ты говоришь, старшой, что дорога через Полчев короче будет? – подал голос до сих пор молчавший Ворш.

– Говорю же, короче, – с легким раздражением ответил Радогост. – И легче, мыслю. Так, как вы собрались ехать, вам все по буеракам да болотистым низинам придется ехать, девиц своих мучить не нужно. Неино лошадей потеряете – копыта сотрут по камням либо в трясине увязнут.

– Так мы этой дорогой в Псков ехали, – возразил Вороня.

– Когда то было? Две-три седьмицы тому? Тогда дорога суше была. А тут дожди шли, все раскисло. Хотя дело ваше, езжайте, как задумали.

– Поглядим еще, – произнес Ворш.

– Поглядите, – уже мягче сказал старейшина. – Отдохнете у меня в Курпатове, в бане попаритесь, отоспитесь, а там и рассудите.

– Твое здоровье, отец! – Давид залпом осушил корец меду, крякнул довольно, запустил пальцы в блюдо с тушеной зайчатиной.

Солнце село, сгустились сумерки, но во дворе зажгли факелы, и пир продолжился. Весело опорожнялись ковкали и чары, пирующие затянули песни. Рыжий варяг Реттиль удивлял кривичей своей силой, поднимая на руках весело хохочущих девушек – по две зараз. Радогост отдал какое-то распоряжение, и во дворе вмиг появились музыканты с дудками и бубнами, заиграли что-то залихватское, отчего ноги подвыпивших молодцов сами подняли их из-за столов и повели в плясовую. Давид с улыбкой наблюдал за развеселившимися дружинниками, сам же со своего места не поднялся, как и Ворш, который почему-то потерял интерес к застолью и казался неуместно задумчивым.

– Ты что, ведун? – шепнул ему Давид. – Опять чуешь что-то нехорошее?

– На этом пиру ничего, – ответил шепотом Ворш. – Мы среди славных и добрых людей, и нам ничего не грозит. Дорога меня беспокоит. Радогост дело говорит – лучше будет через Полчев ехать, сократить путь. Места здесь дикие, почти безлюдные. Нужно их быстрее проехать.

– Ты что-то беспокойный стал.

– Время уходит. И беспокоят меня видения Ивкины.

– Что за видения?

– Долго рассказывать. Из лесов выбираться надо побыстрее. Нехорошего здесь много.

– Давай веселиться, ведун! – махнул рукой Давид, потянулся к ковшу с темным ароматным медом. – Придет утро, тогда и думать будем. Зачем вспоминать о дурном в час веселья? Рано или поздно придет час скорби, тогда и будем грустить.

– Я сейчас, – вдруг сказал Ворш, встал со своего места и покинул пир.

Давид вздохнул, придвинул к себе блюдо с лосиным окороком, наколол кусок мяса на кинжал и принялся за еду, посматривая время от времени на беззаботно пляшущих дружинников.

Ворш покинул двор старосты, быстрым шагом добрался до избы, в которой остановились девушки. В сенях его встретил Некрас. Юноша по-прежнему был в юшмане, но теперь к его воинскому костюму добавились мягкие сапоги-пошевни, плотно облегавшие ногу, – видимо, кто-то из кривичей сообразил подарить, сжалился над босоногим юнаком. Теперь парень выглядел совсем как отрок из младшей дружины.

– Спят они обе, – сообщил Некрас. – Горячего сбитня напились и снят.

– А сам чего не спишь? – спросил ведун. – Время за полночь уж. А то можешь идти, поесть-попить, я сам с девушками посижу.

– Да? – в глазах подростка на миг сверкнула радость, но потом Некрас мотнул головой: – Не, я лучше посплю. Морит меня что-то.

– Это лучше, – одобрил Ворш. – Разрешаю снять юшман. Не три, пять дней минуло.

Некрас улыбнулся, выскользнул из дома. Ворш вошел следом за ним. Хозяйка избы, маленькая старушка, поклонилась гостю, вернулась к своей пряже. Девушки спали на голбце, укрытые одеялом из шкур – спали мирно и хорошо, обратившись лицами друг к другу, будто малые дети. Ворш улыбнулся, сел на лавку у стены. У него появилась мысль, что стоило бы войти в сновидения Ивки – с недавних пор Ворш был убежден, что девушка обладает даром предвидеть и сама о том не ведает. Но Ворш был утомлен. И потом, девушки так сладко спят, что тревожить их не хотелось. Если Давид все-таки решит последовать совету старейшины Радогоста и изменить маршрут, у них будет день-два на отдых. Тогда и можно будет посмотреть, что снится Ивке. А пока пусть отдыхает. И он сам отдохнет, тем более что мед гостеприимных кривичей оказался ну очень забористым…

Стук прялки навевал сон. И Ворш уснул. Он проспал остаток ночи без всяких сновидений.

Некрасу снилась рыбалка на затоне Змейки, огромные рыбины, которых он тянул из воды без малейшего усилия. Рыбы бились на дне челна, разбрасывая капли воды, ярко сверкавшие на солнце.

Ольге снились забавные пушистые зверьки, похожие на белочек, но лица у них были странно похожи на человеческие. Она кормила их хлебом, и зверьки ласково терлись об ее ладони мягкими бочками, а потом начали танцевать, взявшись за лапки под нежную красивую музыку, от которой хотелось плакать.

Ивке снились языки пламени. Они вставали до самого неба, выпускали облака черного дыма, закрывавшего звезды. Огромные деревья жалобно трещали в пожиравшем их огне. А потом из огненной пелены возникло окруженное тыном городище, и ворота, распахнутые настежь. Только Ивке почему-то очень не хотелось в них входить. Что-то было за воротами, что-то зловещее и темное. Сон оборвался, сменился новым видением. На этот раз снился дом. Мать куда-то вышла, и горница была пуста, земляной пол покрывал сор, из давно не топленного очага тянуло неприятным холодом. Ивка пыталась его разжечь, потом считала яйца, снесенные их черной наседкой. Яиц было очень много, они почему-то были окровавленные, и Ивке было очень неприятно к ним прикасаться. Она считала, сбивалась со счета, начинала заново, разделив яйца на кучки. Пять кучек. Пять цифр, которые не менялись, хотя Ивка знала, что считает неверно, и дело вовсе не в яйцах, а в чем-то другом. Двадцать четыре – семнадцать – десять – пятнадцать – восемнадцать. Двадцать четыре – семнадцать – десять – пятнадцать – восемнадцать…