Конан Дойль на стороне защиты - Маргалит Фокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1888 году, когда Джорджу было 12 лет, семья Эдалджи начала получать анонимные письма с угрозами, после полицейского расследования была арестована горничная из его дома. Ее подвергли суду, но не приговорили ни к какому наказанию, и письма на время прекратились. Затем в 1892-м пошла новая волна злобных писем; из них многие присылались в дом священника, а часть предназначалась для соседей Эдалджи. «К концу нынешнего года твой ребенок либо окажется в могиле, либо будет опозорен на всю жизнь», — говорилось в письме 1893 года к преподобному Эдалджи. В это же время неизвестный «доброжелатель» устроил серию инсценировок, когда украденные в деревне предметы были оставлены на виду рядом с домом священника, а в местных газетах публиковались подложные объявления, в которых от имени Эдалджи извинялись за написание подметных писем.
Джордж, по всем отзывам отличный студент, пошел учиться на юриста и в 1899 году стал младшим адвокатом. Он по-прежнему жил в отцовском доме и каждый день ездил в свою контору в Бирмингеме, примерно в 20 милях от Грейт-Уэрли. Второй поток писем иссяк в 1895-м, но будущее сулило куда более жестокие испытания.
В начале 1903-го, когда Джорджу еще не было 30 лет, вокруг Грейт-Уэрли стали происходить жестокие убийства животных: коров и лошадей на полях кто-то потрошил живьем. Эти зверства, которые получили название «уэрлийского произвола», продолжались месяцами, никаких злоумышленников найти не удавалось. В это же время семья Эдалджи стала жертвой третьего потока писем, которые были адресованы соседям и местной полиции. В некоторых письмах Джорджа Эдалджи объявляли членом банды, нападающей на животных. В августе 1903 года молодого человека арестовали и обвинили в изувечении пони.
Полиция обыскала дом священника и изъяла несколько предметов, среди которых был набор лезвий преподобного Эдалджи с темными пятнами и влажное пальто Джорджа, тоже с пятнами. Пятна на лезвиях оказались ржавчиной, но свидетель-эксперт на суде подтвердил, что пятна на пальто — это кровь млекопитающего.
В репортажах о суде пресса почти не пыталась пресечь расовую ненависть, которой пылала публика. Статья в бирмингемской Daily Gazette описывала молодого Эдалджи в выражениях, словно сошедших со страниц указателя Ломброзо: «Ему 28 лет, но выглядит моложе… В смуглом лице с круглыми черными глазами, выдающимися губами и маленьким круглым подбородком ничто не выдавало типичного адвоката. Внешность в основном восточная, во время речи обвинителя никакого проявления эмоций, кроме слабой улыбки».
В вулвергемптонской газете Express and Star репортер утверждал: «Многочисленные и удивительные предположения слыхал я в местных пивных насчет причин, по которым Эдалджи пустился убивать скот по ночам, и широко популярной оказалась идея, что он совершал ночные жертвоприношения экзотическим богам».
На суде в октябре 1903 года Эдалджи объявили виновным и приговорили к семи годам каторжных работ. Тот факт, что во время его тюремного заключения скот продолжали увечить, в глазах полиции не имел никакой ценности: полицейские считали, что убийства совершаются членами банды Эдалджи. Апелляционного суда в Англии тогда не было, и каторга казалась неотвратимой. Однако со временем, как и в случае Слейтера, росло публичное недовольство, составленная сторонниками Эдалджи петиция собрала 10 000 подписей. В октябре 1906-го, после трех лет каторги, Эдалджи освободили без помилования и объяснений.
Статус преступника, с которого не снят приговор, не позволял Эдалджи заниматься юриспруденцией. В попытке вернуть себе доброе имя он написал несколько статей о своем деле. В тюрьме Эдалджи читал рассказы о Шерлоке Холмсе и после освобождения выслал свои статьи Конан Дойлю.
«Читая статьи, я почувствовал голос правды; я понял, что имею дело с чудовищной трагедией и должен сделать все возможное для исправления дела, — позже писал Конан Дойль. — Мое негодование и решимость не отступать были порождены мыслью о беспомощности этих людей — цветного священника, смелой голубоглазой и седовласой жены, юной дочери, — которых изводят жестокие мужланы и которых полиция, призванная защищать, третирует и вопреки всякому здравомыслию обвиняет в их собственных несчастьях».
Подход Конан Дойля, в миниатюре предвосхищающий его подход к делу Слейтера, включал в себя три направления: расследование, публикацию и агитацию. После изучения газетных изложений и других документов, относящихся к делу, он назначил Эдалджи встречу в лондонском отеле. Как он напишет в брошюре 1907 года «Дело Джорджа Эдалджи», первый же взгляд показал, что молодой человек не мог совершить преступления, в которых его обвиняли:
При первом взгляде на Джорджа Эдалджи я понял, что этот человек почти наверняка не совершил преступления, за которое был осужден, и тот же взгляд позволил мне угадать по крайней мере некоторые из причин, из-за которых он попал под подозрение. Он пришел в мою гостиницу к назначенному сроку, но я задержался, и он коротал время за чтением газеты. Я узнал его по смуглой коже и, остановившись, за ним понаблюдал. Он держал газету близко к глазам и несколько сбоку, что указывало не только на сильную близорукость, но и на заметный астигматизм. Мысль о том, что такой человек станет рыскать ночью по полям и нападать на скот, при этом умудряясь избегать встреч с полицейскими, показалась бы нелепой любому, кто способен представить себе, как выглядит мир для человека с миопией в восемь диоптрий… Однако из-за безнадежного состояния зрения он выглядел как рассеянный человек с неподвижным взглядом, что вместе со смуглой кожей наверняка делало его очень странным в глазах английских селян и ассоциировало с ним любые странные события. Так один-единственный физический изъян оказался и показателем невиновности, и причиной, по которой этого человека сделали козлом отпущения.
Конан Дойля, который изучал офтальмологию, поразило, что адвокаты Эдалджи не указали на этот факт. «Защита была настолько слабой, что на протяжении всего судебного процесса ни разу не упоминалось то обстоятельство, что при отсутствии хорошего освещения этот человек все равно что слеп, в то время как между его домом и тем местом, где произошло злодеяние, лежит полотно железной дороги, идущей от Лондона на северо-запад: рельсы, проволока и другие препятствия; по обеим сторонам стоят изгороди, через которые пришлось бы перелезать, так что даже мне, сильному и энергичному человеку, при ярком дневном свете не так уж легко было все преодолеть».
Чтобы дать делу практическое доказательство, Конан Дойль заказал особые очки, в которых человек с нормальным зрением видел бы так же, как Эдалджи. «У меня нормальное зрение, — писал он, — но в очках я испытал полную беспомощность. Я дал их репортеру и заставил пройти от дома до теннисной лужайки напротив. Он не сумел… На мой взгляд, совершить преступление мистеру Эдалджи было все равно что совершить его безногому инвалиду».
Просматривая судебный протокол, Конан Дойль отметил сомнительное происхождение пятен, которые полиция нашла на пальто Эдалджи:
Теперь полиция пытается доказать два пункта: что пальто было влажным и что на нем были пятна, оставшиеся от преступления. Каждый из пунктов хорош сам по себе, однако, к сожалению, они несовместимы и уничтожают друг друга. Если пальто было влажным и если пятна были следами крови, оставленными на пальто в ту ночь, то эти пятна тоже были влажными и тогда инспектору оставалось лишь к ним прикоснуться и затем поднять обагренный палец в воздух, тем самым уничтожая все сомнения. Но поскольку он этого сделать не мог, то становится ясно, что пятна не были свежими… Как эти небольшие пятна оказались на пальто, определить настолько же трудно, насколько трудно выяснить, откуда взялось пятнышко, которое я сейчас замечаю на рукаве своей домашней куртки. Возможно, то была капля соуса от мяса с кровью. В любом случае можно почти с совершенной уверенностью сказать, что даже самый умелый хирург не сможет темной ночью взрезать лошадь бритвой так, чтобы оставить на пальто всего лишь два пятна размером с трехпенсовую монетку. Эта идея не подлежит рассмотрению.
