Приключения Тигрового кота. Книга 1 - Инбали Изерлес

— Амма, я бы лучше остался здесь, с тобой…

Черная река растаяла, пока он это говорил; фигурка его первого «я» пропала с глаз.

— Дитя мое, ты должен вернуться в мир яви и разгромить наших врагов. Ты должен уйти из этого места, чтобы спастись. Ты знаешь, где находишься?

— Это то место, куда водила меня шалианка, да? Это полусон, мир духов?

— Верно, дитя мое. Но разве Этелелдра не говорила тебе, что опасно оставаться здесь слишком долго, что лабиринты Фьянея бесконечны, что ты можешь никогда не выбраться отсюда? Разве она не предупреждала, что силы, враждебные всему, во что мы верим, бродят на границах твоего сна? Здесь мы не можем быть в безопасности.

— Но какая разница? Какая разница, жив я или умер?

Жалость к себе исказила тени и краски полусна. Розовый свет сгустился, стал красным.

— Разница возникает в живом мире.

— Не понимаю почему. Не понимаю, какое дело миру до еще одной бродячей кошки…

— Потому что нет такой вещи, как «еще одна бродячая кошка», — вздохнула мать.

— В самом деле, Амма?

— В самом деле. Но это не единственная причина. Дело в том, что ты мой сын… в том, что я обещала когда-то своим друзьям, обещала, что буду оберегать их через тебя, через твою жизнь. Если ты умрешь, они останутся без защиты. И тогда Са…

Она умолкла.

— Амма?

— Все даже хуже… Боюсь, нет в этом мире ни одного уголка, в котором стоило бы жить таким, как мы.

— Я не понимаю…

— Я покажу тебе, какую разницу создает твоя жизнь, какой мир ты оставишь твоим друзьям. Скоро ты столкнешься с тьмой. Тебе не понравится то, что ты увидишь…

Ее голос уже слабел, закатный свет таял вместе с сиянием ее золотых глаз.

— Пожалуйста, Амма! Я боюсь темноты! Мне страшно с ней сталкиваться!

Жалость к себе сменилась страхом, а за страхом последовал всплеск стыда.

Когда его мать ответила, ее голос был тонким и легким, как шуршание ветра в траве.

— Ты должен противостоять своим страхам. Я не могу тебя защитить. И чтобы пролить свет в свой самый темный час, просто говори с собой.

Мати звал мать. Он чувствовал, что падает в какой-то туннель, узкий и темный, как катакомбы у шлюза Крессида, но протянувшийся сквозь всю землю. У него сжимался желудок, цветные пятна плясали в уголках глаз. Две серые башни приняли очертания вишневых деревьев, их голые ветки покачивались на ветру. Старые узкие лодки лежали на речном берегу, как дремлющие крокодилы. А где-то вдали от берега, на прилавке, повернутом к рыночной площади, сидел черный кот, свесив хвост. Кот будто смотрел прямо сквозь Мати, не видя его.

— Пангур? — окликнул его Мати.

Черный кот повернулся и уставился через рыночную площадь.

Сознание Мати бродило вокруг шлюза Крессида. Все выглядело таким же, как он помнил. Батраки шумно болтали возле прилавков, первые лучи весеннего солнца играли на их лицах. Но рынок был и совсем чужим, потому что кошки изменились. Мати увидел Арабеллу, прекрасную персиянку, всегда с таким высокомерным выражением мордочки… только теперь в ней не было высокомерия. Она сидела на булыжниках у края площади. И казалась потерянной.

Воробей устроился под вишневыми деревьями. Это была знакомая картина. Воробью всегда нравилось это место. И все же… это не был Воробей, или не тот Воробей, которого знал Мати. Его добродушная улыбка исчезла. Тонкая струйка слюны стекала из его пасти на подбородок. Невыносимо было видеть его таким.

— Воробей! — позвал Мати. — Воробей!

Рыжий кот поднял голову. И вдруг Мати понял, что в нем не так, что не так во всех них. Их глаза стали пустыми. Зеленое сияние сменилось тенями.

Мати негромко вскрикнул. Он подумал о Джесс, и этой мысли оказалось достаточно, чтобы вызвать ее облик. Мати увидел Джесс, она шла к миске в незнакомой кухне. Постояла несколько мгновений, не двигаясь. Потом рассеянно принялась за еду.

— Она ест! Похоже, ей нравится! Она не такая, как другие!

Сознание Мати наполнилось надеждой.

Джесс перестала жевать. Медленно повернулась к нему. Посмотрела сквозь него. И Мати увидел то же самое выражение, пустые глаза, полные теней. Он звал Джесс, но она его не слышала. Ее тело жило, и все же… Мати не узнавал ее мордочки.

Мати задохнулся от ужаса. Сознание попятилось из коридоров Фьянея к окружавшим его теням. И из этих теней сверкнули на него желтые глаза. Мати посмотрел в эти глаза: как и в глазах своей матери в ее последнюю ночь на земле, он увидел бесконечную горечь, но еще и неутомимую злобу…

Вдали, в мире яви, в корзинке, некогда принадлежавшей коту по имени Паус, тело Мати содрогнулось от страха. Собрав всю свою храбрость, он снова шагнул во Фьяней. Желтые глаза исчезли, но остался ядовитый запах, похожий на вонь тухлых яиц. Однако глаза были близко, они высматривали Мати из мира по ту сторону снов.

Мати отошел дальше в полусон. Воздух здесь был плотным. Мати окружили звуки искаженных голосов, напевающих незнакомую мелодию:

Было очень темно, почти черно. Голоса затихли. Мати начал расслабляться. Его взгляд приспособился к темноте, заметил слабую вспышку впереди. И только тогда он понял, что не один.

В нескольких шагах от него сидел стройный кот с пятнами на выгнутой спине, как у леопарда. Его черные глаза как будто поглощали свет, словно странные черные дыры. Они ничего не отражали. Он повернулся и посмотрел на Мати. И одно-единственное слово, больше похожее на шипение, вырвалось из его пасти:

— Сса-а-а-а…

Вдруг Мати почувствовал это: из него вытягивали свет, в груди вспыхнула острая боль. Тени лишились красок, остались только пятна темноты. Он попытался закричать, но ужас лишил его голоса. И Мати снова полетел куда-то, свет угасал, его разрывала острая боль… Мати словно тонул, но с ним происходило и что-то еще. Неведомо откуда вдруг прорвалась бунтовская сила, Мати рванулся к угасавшему свету.

— Это ты забрал мою амму! — закричал он, молотя лапами, выпустив когти. — Это ты обманул меня на той дороге! Ты ободрал мех с моей спины! Ты украл свет из моих глаз! Но ты ничего не получишь, я тебе не позволю!

Голос Мати уплывал из лабиринтов Фьянея, когда он все глубже, глубже погружался в пучины сна. Но что-то двигалось вместе с ним из полусна: мягкий свет, вместе с Мати опускавшийся в складки темноты. В туннели сна без сновидений.

Старик разговаривал по телефону со своей дочерью. Джесс бродила по кухне. После того как старик рассказал ей о древних кошках, она почти утратила аппетит. Остановившись около кошачьей дверцы, Джесс принялась рассеянно умываться. Она думала о том взгляде, который раз или два замечала у Мати. Рассеянный, отстраненный взгляд, как будто ум Мати занимали куда более важные вещи. И в такие мгновения его глаза словно сияли.