Пора домой (сборник) - Яна Жемойтелите

– Обещали – значит, к зиме дадут. Все, я пошел. Понимаешь, мне нужно.

– Жора, холодно! Ну придумай же что-нибудь!

– Мать волнуется.

– Мать! – Анютка скрыла лицо в платке. – Мама волнуется! А моя не волнуется. Мою маму Бог забрал.

– Не Бог, а тиф. Бога тоже нет.

– А вон там кто? – Анютка указала из-под платка в темный угол, где угадывалась икона.

– Там не Бог, там картинка просто. Портрет.

– Нет, там Бог.

– Ладно, пусть Бог. Только мне пора. Не плачь. Скоро отец вернется.

Анютка затянула тоненько, в унисон музыке ветра:

– Ну приду-умай, приду-умай же что-нибудь!

– Придумай? – Жора отшвырнул кочергу. – Придумай, говоришь, да?..

Он оглядел углы, насколько просматривались они в свете керосинки.

– Ну хорошо! Погоди же! – он сорвал икону со стены, с гвоздя, на котором находилась она целую вечность.

Анютка успела вскрикнуть на том же тоненьком тембре ветра…

– А так! – Жора хватил иконой о столешницу.

Портрет Бога раскололся ровнехонько пополам – покорно, без лишней щепы, обнаружив гладкие края раскола, будто бы намеренно стараясь не занозить своего губителя.

– Ты что? – в страхе выкрикнула Анютка.

– Не бойся, – Жора взвесил в руках две половинка лика. – Его тоже свергли.

– А Бога за что? Он же добрый.

– А маму твою забрал, а? – Жора отправил в огонь первую половинку.

– Не Бог, а тиф, – тихо сказала Анютка.

Сухое тело иконы вспыхнуло ярко, высветив обезглавленный угол комнаты. Жора простер над плитой руки, ощущая желанное тепло. Анютка продолжала сидеть скукожившись, наблюдая, как сквозь дверцу печи пробивается полосками свет сожженного Бога.

Жора сунул в пищу огню вторую половинку иконы и, повеселев, воскликнул:

– Теперь будем живы!

– Бога убить нельзя, – сказала Анютка. – Все равно он воскреснет.

Ветер зашел в дом плотной, ощутимой телом волной. Жора с Анюткой оглянулись на ветер – в дверях стоял человек с саквояжем, при галстуке, в кепке. Человек был им незнакомый, но улыбался не зло, с ехидцей. Эта его ехидца прочитывалась также в глазах, и аккуратная бородка строилась от улыбки ровным клинышком…

– Наконец комнату нашел подходящую, – незнакомец взял детям «под козырек». – Семья, гляжу, небольшая… Через весь город железная дорога, поезда каждые пять минут…

Отец появился вслед за ним спокойный, будничный, коротко объяснил Анютке:

– Квартирант. Пока у нас поживет.

Квартирант снял кепку, под которой обнаружился огромный лоб, затекавший на самую макушку.

Жора суетливо вскочил, впопыхах вытирая об штаны руки:

– Ну я побежал. Мне пора. Поздно…

Квартирант в дверях неожиданно щелкнул Жору по носу – очевидно, сильно, потому что был даже слышен щелчок на хрусте. Жора вскрикнул испуганный и тут же исчез за дверью.

Отец достал из комода чистое белье, полотенце, сухо объяснил:

– Руки можно умыть вон там…

– Что-что? Руки умыть? – Квартирант встрепенулся резко, но тут же прыснул: – Каламбурчик веселый, а дороговизна совсем отчаянная. Вчера я получил припасы… – говоря далее без пауз, он принялся потрошить свой саквояж, в котором обнаружилось великое множество кулечков. – Чаем, например, я с успехом мог бы открыть торговлю. При конкуренции со здешней лавочкой победа осталась бы несомненно за мной. Хлеба, кстати, я ем очень мало: соблюдаю некоторую диету. Нынче вел приходно-расходную книгу. Оказалось, что за месяц израсходовал пятьдесят четыре рубля тридцать копеек. Правда, из этих денег купил калоши и платье. Но все же расход чрезмерный… на одну конку истратил один рубль тридцать шесть копеек…

– Мы люди будем поскромней, – заметил отец, затевая кашу.

Фитилек керосиновой лампы еле-еле чадил. Отец не видя, по наитию почти, сыпанул в кастрюлю крупы, принялся мешать…

– Позвольте, – квартирант, засучив на ходу рукава, подскочил к плите, выхватил у отца ложку.

– Руки можно умыть вон там, – повторил спокойно отец.

– Что же вы, милейший, – не слыша просьбы, посетовал квартирант, – кашу творите на одной воде? Девочка у вас, ей когда и сладкого хочется, и молока, – он щедро труханул в кашу содержимое одного кулечка.

– Жалованье наше, – усмехнулся отец. – Дрова да сахар к зиме…

– Ай-я-яй, что ж это я наделал? – квартирант возопил отчаянно. – Вместо соли соды в кашу отвесил, ай-я-яй…

– Может быть, овсяные оладьи замесить? – Анютка проголодалась. – Каша испорчена, а оладьи из нее еще выйдут.

Квартирант засуетился с некой веселой яростью. Обжегшись, схватил кастрюлю с плиты, сыпанул в нее муки, горячую еще принялся мешать, продолжая разговор без пауз:

– Все беды человека происходят от темноты, вот я по темноте надпись не разглядел, что там на кулечке: «со…», а дальше мутно. Конечно, одна керосинка чадит. Сколько людей на керосинке зрение посадило! Что ни учитель, ни врач, – то пенсне… Не желайте только мне товарищей из интеллигентов. Понаехало сюда отвратительных скандалистов, целая колония будет…

Отец подкинул в печку поленьев. Анютка было встрепенулась, вспомнив, что в печке Бог, но икона прогорела уже дотла, а пепел вытянуло в трубу, его разнес по свету огромный ветер.

Квартирант поддел кочергой с горелки кольцо, освободив и выпустив в воздух голое пламя. На мгновение в комнате стало ярче, но он тут же прикрыл пламя днищем сковородки и плеснул масла, которое сразу защипело и стало пузыриться. Анютке вспомнилось, что вот так точно на иконах изображают ад.

Пока что никто не приметил совершенного детьми злодейства. И сложно сказать, что более мучило Анютку: ожидание расплаты или просто раскаяние. Все же успокаивала себя, что ничего особенно страшного не случилось: все равно Бог должен воскреснуть.

Отец, не торопясь, накрывал на стол. Квартирант тем временем, зачерпывая из кастрюли ложкой, отливал на сковородку тесто шлепками, которые тут же схватывались по краям корочкой. Эти белые шлепки на сковороде повторяли узор его широкого галстука в белый горох, как если он испачкал его прежде брызгами теста. Он ловко переворачивал оладьи, подкидывая их на ноже, вот уже пленительный дух поплыл по всей кухне, усиливая желания пустого желудка. И что-то очень теплое, большое почудилось в фигуре человека, отливающего у плиты оладьи, будто он мог изгнать из городка пронизывающее дыхание ветра… Анютка задремала в уголке, пригревшись, сытая уже духом будущей еды.

Дрему ее прогнала резкая дробь в дверь. Выглянув прежде в окно, отец подозвал Анютку:

– Приятель к тебе. Видать, не дошел до дому.