Перепутье - Даниэла Стил

Началась совершенно другая жизнь, не похожая на жизнь вВашингтоне, где в качестве жены посла Лиана должна была играть заметную роль наофициальных приемах в роли хозяйки, там она устраивала камерные танцевальныевечера, обеды «с черными галстуками», там она стояла рядом с мужем, встречаяприбывающих гостей.

В Париже Арман часто ходил на званые обеды один, и если бралс собой Лиану, то это было скорее исключением, чем правилом. Теперь вся еежизнь сосредоточилась вокруг дочерей, у Армана же, когда вечером он наконецпоявлялся дома, едва хватало сил поговорить с женой. Сразу после ужина он визнеможении шел в спальню и засыпал через несколько секунд после того, как егоголова касалась подушки. Для Лианы наступили одинокие времена, и она нередкотосковала по былым дням в Вашингтоне, Лондоне, Вене. Новая жизнь была ей не подуше, и, хотя она старалась не жаловаться, Арман прекрасно чувствовал это.Лиана стала похожа на цветок, вянущий в неухоженном саду, и он знал, чтовиноват, но не мог ничего поделать. Надвигались большие события. Францияпросыпалась и начинала осознавать угрозу, исходившую от Гитлера, и, хотя многиепо-прежнему чувствовали себя во Франции в безопасности, все же появились новыенастроения, призывавшие готовиться к отражению врага. Теперь, принимая участиев бесчисленных встречах и собраниях, он снова почувствовал себя живым. Началосьхорошее время для него, но очень тяжелое для Лианы. Арман понимал это, но малочто мог сделать. У него даже не хватало времени заехать за ней, если вдругпоявлялась возможность пойти на обед вместе.

— Ты же знаешь, как мне тебя не хватает, — Лианаулыбнулась мужу. Он вошел в комнату как раз в тот момент, когда она вешала настену картину. Где бы они ни жили, Лиана везде старалась сделать дом уютным.Арман подошел к ней, поцеловал, обнял, помог ей спуститься с лесенки и послеэтого продолжал удерживать ее в своих объятиях.

— Мне тоже не хватает тебя, малышка моя. Ты ведь этопонимаешь.

— Иногда, — Лиана вздохнула, положила молоток настол и взглянула на мужа, печально улыбнувшись. — Но иногда мне кажется,ты забываешь о том, что я живу на свете.

— Ну что ты, это невозможно. Просто я сейчас оченьзанят.

Это она уже и сама прекрасно знала.

— У нас когда-нибудь будет настоящая жизнь?

Арман кивнул:

— И надеюсь — скоро. Видишь ли, именно сейчаснапряженность резко возросла. Нужно разобраться в ситуации… нужно готовиться…

Когда он произнес эти слова, его глаза так ярко сверкнули,что у Лианы защемило сердце. Она чувствовала, что Франция отняла у нее мужа,как это могла сделать другая женщина, но с женщиной Лиана смогла бы справиться,а с такой соперницей не поспоришь.

— А если война, Арман, что тогда?

— Тогда посмотрим. — Даже с женой он оставался осторожнымдипломатом. Но ведь Лиана спрашивала его не о судьбе его родины, а о своейсобственной судьбе.

— Тогда я совсем не буду тебя видеть. — Ее голосзвучал устало и скорбно, не было сил напускать на себя жизнерадостный вид, дажеради него.

— Мы живем в странные времена, Лиана, ты же не можешьэтого не понимать.

Если он решит, что она не понимает, — он разочаруется вней. Придется нести свой тяжелый крест. Арман должен думать, что его женаприносит жертвы с той же готовностью, что и он сам, но ей это подчасстановилось слишком тяжело. «Вот если бы иногда им выпадали тихие вечеравдвоем, если бы находилось хоть чуть-чуть времени, чтобы поговорить о чем-то,если бы он не возвращался слишком усталым для любви…» — так говорили ее глаза.

— Ты не голоден?

— Я уже ел.

Лиана не сказала, что сама не ужинала, а ждала его.

— Как девочки?

— Прекрасно. Я обещала им, что, как только закончу сдомом, мы устроим пикник в Нейи. — Дочери тоже скучали по папе. Конечно,когда они пойдут в школу, у них появятся новые подружки, но сейчас оставалисьтолько мама и няня.

— Ты единственная женщина в мире, способная привестидом в порядок за неделю. — Он улыбался, сидя в глубоком кресле в гостиной,и боялся признаться, что единственное, чего ему сейчас хочется — это добратьсядо кровати и заснуть.

— Я так счастлива, что мы уже не в отеле.

— Я тоже.

Он огляделся вокруг — такие знакомые вещи. И вдругпочувствовал себя по-настоящему дома. В последнее время Арман вообще мало чтозамечал. Он был так загружен на работе, что домой возвращался, как в походнуюпалатку. Лиана догадывалась, что так оно и есть, провожая мужа в спальню.

— Ты не хочешь чаю с ромашкой? Она нежно улыбнуласьему, а он, не вставая с кровати, потянулся к ней и поцеловал руку.

— Ты слишком балуешь меня, малышка.

— Я очень люблю тебя.

А ведь были времена, когда он буквально носил ее на руках. Ине его вина, что сейчас он слишком занят, так ведь не будет продолжаться добесконечности. Рано или поздно, все закончится. Лиане оставалось толькомолиться, чтобы все не закончилось войной.

Она пошла на кухню и приготовила обещанный чай, а затемвернулась в спальню, неся на АаоФоровом подносе чашку лиможского фарфора изсервиза, распакованного только сегодня и осторожно поставила поднос наприкроватный стол но, когда она повернулась к Арману, увидела, что тот ужезаснул — без помощи ромашки.

— Ну, тигренок, о чем задумался? — Ник вместе сДжоном скакали на лошадях до самого берега, а теперь стояли и смотрели, каксолнце садится в море. Они провели в Довиле божественную неделю. — Ну что,готов подкрепиться?

— Ага. — Последний час он представлял себя ковбоемс ранчо. Мальчика просто заворожил его высокий белый конь. А отец скакал насимпатичной каурой кобыле. Джонни посмотрел на отца — Неплохо было бы съестьгамбургер, как на ранчо.

Ник улыбнулся, глядя на сына.

— Согласен Неплохо было бы перекусить гамбургером смолочным коктейлем, но, увы, для этого надо было бы переплыть через океан. Акак насчет хорошего сочного бифштекса? Проще всего сейчас было бы перекуситьбифштексом au poivre, это тоже совсем неплохо.

— О'кей.

По просьбе Джонни они сегодня звонили Хиллари. Время вКаннах она проводила прекрасно, но звонку была удивлена. Ник ничего не сказалсыну, но ему пришлось звонить четыре раза, прежде чем удалось ее застать.Прошел месяц со дня ее отъезда, а до него уже доходили кое-какие слухи. К«компании друзей из Чикаго» присоединился некто Филипп Маркхам, которого Никзнал еще по Нью-Йорку. Это был плейбой самого худшего разряда, в прошломчетырежды женатый, и теперь имя этого человека молва связывала с именем ХиллариБернхам.

Нику было все равно, чем она там занимается, но он все-такипросил ее быть благоразумной. По-видимому, Хиллари и благоразумие — вещинесовместимые. Теперь они с Маркхамом каждый вечер играли в казино вМонте-Карло, танцевали до упаду и устроили такую лихую вечеринку в отеле«Карлтон», что о ней писали даже в парижских газетах. Не раз Ник порывалсяпозвонить жене и заставить ее угомониться, но понимал, что время упущено. Он немог больше ее контролировать, и что бы он ей сейчас ни сказал, она все равносделает по-своему.