Раху - Грегор Самаров

Гайдер-Али отдыхал на диване, поджав ноги и откинувшись на подушки. Его лицо и фигура, всем внушавшая страх, обращали на себя внимание. Тирану Мизоры перевалило уже за шестьдесят лет; на короткой толстой шее сидела большая голова с четырехугольным лбом и выдающимся орлиным носом; большие глаза с хищным выражением смотрели то злобнолукаво, то загорались зловещим огнем. Седая борода занимала нижнюю часть лица, но все-таки не закрывала выразительный рот. Одежду он носил похожую на костюм индусского раджи: широкий шелковый халат, доходящий до колен камзол, сандалии, сабля и короткий кинжал на перевязи. Одежду и оружие грозного повелителя усыпали бриллианты, рубины, изумруды. Его голову покрывала магометанская чалма с султаном. Гайдер-Али сидел, подперев голову рукой, и внимательно слушал доклад молодого человека, сидевшего перед ним на низком мягком сиденье, француза маркиза де Бревиля, поставленного им на место начальника штаба. Молодой человек с тонким аристократическим лицом, в мундире, представлявшем смесь европейского платья с восточным костюмом, — короткие панталоны, мягкие кожаные сапоги до колен, стянутый поясом камзол и французская сабля — оживленно и горячо говорил на французском языке, который Гайдер-Али отлично понимал и на котором сам говорил с легким акцентом.

— Ваше высочество, вам больше не следует колебаться с наступлением на английские позиции и без того очень ослабленные, вы можете их разрушить и навсегда лишить их прочной основы на юге, — говорил маркиз. — Когда с ними будет покончено, ничто не сможет задержать нас здесь и мы легко предпримем поход на Бенгалию. Судя по сообщениям наших разведчиков, у них в Мадрасе нет и половины числа наших войск, они стеснены в своих действиях беглецами, и одного решительного натиска будет достаточно, чтобы их обессилить окончательно.

Гайдер-Али долго молчал, задумавшись, потом закрыл свой пронизывающие глаза и сказал:

— Весьма возможно, маркиз, что мы превосходим англичан численностью, но зато у них есть форт Сен-Джорж. Я не могу понести неудачи, я знаю здешний народ и князей: они ненавидят англичан и льнут теперь ко мне, потому что победа за мной; я должен удерживать ее за собой всегда. Если я буду отбит, они усомнятся, а при поражении все вновь перейдут на сторону англичан. Чтобы идти на Мадрас, я должен иметь уверенность в победе, а она возможна, только когда французская эскадра появится на рейде.

Маркиз де Бревиль настаивал на своем мнении, но старый опытный полководец, смелый и решительный, сомнительно качал головой. Несмотря на кажущуюся общность интересов, они оба не доверяли друг другу. Гайдер-Али требовал подтверждения своего союза с Францией прибытием сильной эскадры, а маркиз подозревал, что старый хитрый магометанин, в сущности одинаково ненавидевший как англичан, так и французов, пожалуй, вел какие-нибудь тайные переговоры с противной стороной.

Маркиз еще говорил, когда послышались громкие голоса во дворе. Гайдер-Али поднял голову и гневно сверкнул глазами — он никому не прощал нарушение установленного им этикета, требовавшего прежде всего глубокой тишины около его шатра. Портьера раздвинулась, и вошел Типпо Саиб — сын Гайдера-Али — тридцатилетний молодой человек, сложением и чертами лица похожий на отца, роскошно одетый, с черной бородой, отличавшийся только тем, что у него не было благородства и отваги отца. Его лицо выражало только жестокость и хитрость, а толстые губы доказывали грубую чувственность. Он втолкнул связанного высокого стройного мужчину с загорелым лицом и черными глазами в одежде простолюдина из Мизоры.

Типпо Саиб поклонился, скрестив руки, и быстро заговорил:

— Вот, отец, я привел пленного, которого наши разъезды поймали около лагеря, вероятно шпиона, и надо бы его заставить сказать, что он знает… Если же он будет молчать, то можно его бросить слонам.

— Не нужно, — отозвался пленный, скрещивая на груди связанные руки и склоняясь почти до земли, — этого не нужно, великий господин, так как от могучего царя, свергнувшего правителей Витшаянагара, затмившего своими подвигами князей рода Тшалукиа, перед которым дрожат все неверные от Гималаев до островов, я ничего не скрою, я пришел сказать ему обо всем, что он хочет знать.

Гайдер-Али пытливо смотрел на пленного. Его взгляд выражал даже изумление, смешанное с известным благоволением, так как в благородном серьезном лице незнакомца он видел почтение, но ни малейшего страха.

— Ты говоришь языком моего народа, — удивился он. — Кто ты и откуда пришел?

— Имя мое Самуд, господин, — отвечал пленный, — я жил на границе твоего государства, на земле, отнятой неверными, но принадлежащей тебе… Отец мой в молодости служил в твоем войске, потом торговал с неверными, наживая деньги. Мать моя — европейская рабыня, она досталась отцу во время войны, и он взял ее в жены, когда она приняла истинную веру.

— Ты магометанин? — спросил Гайдер-Али, и глаза его сверкнули, точно он хотел проникнуть в душу пленного.

— Да, высокий господин, из самых верных и преданных… Когда мой отец умер, я продолжал торговлю. Моя деревня, как я слышал, разрушена твоей благословенной рукой… Мое имущество, правда, тоже погибло, но я охотно его теряю, так как с ним погибли и жившие там неверные. Я уехал на север, чтобы отвезти сандальное дерево и золотой песок в Бенгалию, на обратном пути я узнал, что ты поднял священное знамя для изгнания англичан из страны, принадлежащей тебе по праву. Сердце мое возрадовалось, я поспешил сюда принять участие в священной войне, но меня схватили, требовали сведений о том, что здесь делается, и грозили пытками, если я откажусь их сообщить.

— А ты что отвечал? — спросил Гайдер-Али.

Насмешливая улыбка скользнула на губах пленного.

— Разве я мог бы служить тебе, если б мои кости изломали в пытках? Я отвечал…

— Так ты предал меня, несчастный, когда сам признал меня своим законным властителем… меня, защитника твоей веры?

— Нет, великий господин, ничего такого я не сделал, я служил тебе, как умел… Разве предписано говорить правду неверным? Разве не священный долг магометанина обманывать их? Я их обманул, я сказал им не то, что знал.

— А что именно?

— Губернатор Уоррен Гастингс сам допрашивал меня, и я сказал, что твоя армия слабосильна, что низам гайдерабадский угрожает тебе с тыла и ты только потому так далеко проник, что в Мадрасе тебе не дали достаточного сопротивления. Я уговаривал их собрать здесь все войска, чтобы нанести тебе тяжелое, решительное поражение, и они последовали моему совету: собрали, сколько могли, людей и пушек и отправили их морем в Мадрас, так что там, в Калькутте, они почти беззащитны, если восстанут набоб Ауде и другие князья. Все военные силы их на море и должны с минуты на минуту прибыть в Мадрас.

— Гнусный предатель! — вскричал Типпо Саиб, грозя кулаком.

Но в глазах Гайдера-Али блеснуло одобрение, он улыбнулся и произнес:

— Значит, их войска попадут в руки французов, которые идут сюда с эскадрой?

— Нет, великий господин, — ухмыльнулся Самуд, — никакой французской эскадры нет в пути.