Сборник "ИЗБРАННОЕ" - Теодор Гамильтон Старджон

– Это можно, – заверил он. – А вот это что?

– Телепортация. Почти то же самое. Когда силой мысли ты перемещаешь собственное тело.

– Да-да, вижу, – закивал он.

– Взаимопроникновение на молекулярном уровне. Телепатия и ясновидение. Я о них ничего не знаю. По-моему, все это просто глупости.

– Почитай об этом. Неважно, поймешь или нет. А это что?

В мозгу проступило, губы произнесли: Гештальт[4].

– Что это?

– Общность. Ну как лечение группы болезней определенным общим лекарством. Или как ряд образов, совмещенных в одной фразе. Когда целое больше суммы частей.

– Почитай и об этом. Прочти все, что найдешь. Это в основном все, что тебе придется прочесть. Это важно.

Он отвернулся, и, когда глаза его отпустили мой взгляд, словно порвалась какая-то связь, я пошатнулась и упала на одно колено. А он развернулся и, не оглядываясь, пошел в лес. Я подобрала свои вещи и помчалась домой. Гнев владел мною – он разил меня, словно гроза. Страх владел мною – и гнал меня вперед ураганом. И я знала, что прочту эти книги, знала, что вернусь назад, знала уже – более не плясать мне.

И я читала книги и возвращалась. Иногда ежедневно, иногда через несколько дней. А он всегда ждал меня на лужайке, в тени дерева, и забирал все, что я успевала прочесть. Я терялась в догадках: каждый ли день он ходит туда или неизвестным образом узнает о моем приходе.

Он заставлял меня читать абсолютно чуждые мне книги: об эволюции, о социокультурной организации общества, о мифологии, еще больше о симбиозе. Наши разговоры нельзя было назвать разговорами; слух мой улавливал иногда только его удивленное восклицание или короткое, полное интереса гудение.

Он вырывал из меня книги так, как обрывал бы ягоды с куста – горстями; от него пахло потом, землей и соками зелени, с которой соприкасалось в лесу его тяжелое тело.

Узнавал он что-то из этих книг или же нет, не составляло для него разницы. А потом настал день, когда он уселся рядом со мной и начал задавать вопросы.

– В какой книге может сыскаться такое? – И долго молчал в раздумье. – Ну, как сам термит не может есть древесину: этим занимаются микробы в его животе, а термиту достаются только объедки с их стола. Что это такое?

«Симбиоз, – вспомнила я, перебирая слова. Дин отодрал слова от содержания и отбросил в сторону. – Два вида жизни, нуждающиеся в сосуществовании».

– Ага. А есть такая книга насчет четырех-пяти видов? Чтобы они существовали как одно целое?

– Не знаю.

– А как тогда насчет этого? У тебя есть радиопередатчик и четыре-пять приемников, каждый из которых настроен на то, чтобы происходило что-то особенное: один копает, другой летает, третий шумит, но так, чтобы они получали указания от кого-то одного. Каждый из них обладает собственной силой и собственным делом. И все они – сами по себе. Может ли существовать такая жизнь, если забыть про радио?

– Там, где части одного организма существуют отдельно? Не знаю, едва ли… если только ты не имеешь в виду общественные организации – группы, бригады рабочих, – получающие указания от одного босса.

Он немедленно возразил:

– Нет, не так. А чтобы они образовывали отдельное животное. – Он зачерпнул воздух ладонью.

– Ты имеешь в виду гештальтную форму жизни? Но это фантастика.

– И нет никаких книг на эту тему?

– Насколько я знаю – нет.

– Мне нужно разузнать об этом, – веско проговорил он. – Такая штука существует. И я хочу знать, не бывало ли такого прежде.

– Не понимаю, как может существовать такой организм.

– Одна часть добывает, другая рассчитывает, третья находит, четвертая говорит.

– Говорит? Но говорят только люди.

– Знаю, – ответил он, поднялся и удалился. Я искала и искала такую книгу, но не нашла ничего даже отдаленно похожего. Тогда я вернулась и сказала ему об этом. Долгое время он не шевелился – только глядел на темно-синюю линию гор на горизонте. А потом вонзил в меня свои вращающиеся зрачки и учинил обыск.

– Ты читаешь, но не думаешь, – проговорил он, снова устремляя взгляд на холмы. – Все это происходит с людьми, прямо у них под носом, но они ничего не замечают. Есть люди, читающие мысли. Есть люди, передвигающие предметы усилием мысли. Есть люди, которые могут переноситься сами собой. И есть такие, кто может рассчитать все что угодно, если только их попросить. Вот чего нет, так это личности, способной объединить всех воедино, – ну, как мозг распоряжается всеми частями тела, которые и сгибаются, и разгибаются, и ощущают жару, которые ходят и думают, и все прочее…

Как я, – вдруг закончил он. А потом утих надолго, так что я подумала, что он позабыл обо мне.

– Дин, – спросила я, – а что ты делаешь в лесу?

– Жду, – отвечал он, – я еще не закончен. – Поглядев мне в глаза, он раздраженно фыркнул. – Не в этом смысле «закончен». Я имею в виду – не завершен. Это как если червяка перерубить, он может срастись заново. Я нашел еще не все свои части. И потому не закончен. И я хочу книгу о том существе, которым я стану, когда завершусь. Получится самое сильное и быстрое тело, но не с той головой. Может быть, это потому, что я – один из первых. Как на той картинке пещерный человек…

– Неандерталец.

– Ага, подумай – вовсе не из смышленых. Просто первая попытка создать нечто новое. Я буду похож на него. Но, может быть, нужная воля найдется потом, когда я все устрою. Тогда получится что-то.

Удовлетворенно заворчав, он ушел.

Я искала, искала целыми днями, но все не могла найти то, что ему было нужно. Я разыскала журнал, где говорилось, что следующий шаг эволюции человека будет сделан не в физическом, а в психологическом направлении, но там ничего не было о том, что можно было бы назвать гештальт-организмом. Нашлось, правда, что-то о слизевиках, однако они скорее представляли собой скопление амеб, чем симбиоз.

С точки зрения моего ненаучного, лично не заинтересованного ума не существовало ничего более похожего на его запрос, чем марширующий вместе оркестр, где каждый собственным способом и на собственном инструменте производит свою личную ноту, складывающуюся в особое музыкальное произведение. Однако ему было нужно нечто совсем другое.

И прохладным осенним утром я опять вернулась к нему. Он забрал то немногое, что крылось в моих глазах, и отвернулся с грубым словом, которое я не осмеливаюсь произнести.

– Ты не можешь найти, – сказал он, – не возвращайся.

Потом встал и подошел к растрепе-березке, прислонился к ее стволу, разглядывая