Сборник "ИЗБРАННОЕ" - Теодор Гамильтон Старджон

– Хороший мозгоправ, – пробормотал я. Чувствовал я себя просто здорово.

Снаружи я помедлил, затем вернулся в кабинет. Стерн поглядел на меня.

– Садись-ка сюда, сынок.

– Извините, – отвечал я. – Простите, сэр, ошибся дверью.

– Ничего, – отвечал он.

Я вышел, закрыл за собой дверь и всю дорогу к полицейскому участку ухмылялся. Сообщение о смерти мисс Кью пройдет без задоринки. Иногда я даже посмеивался, подумывая о Стерне: как он будет морщить лоб, вспоминая события забытого дня и обнаружив в столе невесть откуда свалившуюся тысячу долларов. Так-то куда забавнее, чем пожелать ему помереть. Кстати, а что такое мораль?

Часть третья. Мораль

– И кем же он вам приходится, мисс Джеральд? – осведомился шериф.

– Джерард, – поправила она. Странный рот, зеленовато-серые глаза. – Он мой кузен.

– Все мы, Адамовы дети, кузены через праотца Адама. Надо бы точнее.

– Семь лет назад он служил в ВВС, – сказала она. – А потом начались неприятности. Его уволили по состоянию здоровья.

Шериф покопался в папке, лежавшей на столе.

– Помните имя доктора?

– Сперва был Томпсон, потом Бромфилд. Он и подписал заключение.

– Кем он был до службы в авиации?

– Инженером. То есть стал бы, если бы успел окончить училище.

– А почему не окончил?

Она пожала плечами:

– Он тогда пропал.

– Так откуда вы знаете, что он здесь?

– Я узнаю его везде, – отвечала она, – я видела… я видела, как это случилось.

– Видели? – Шериф сложил папку и бросил ее на стол. – Знаете, мисс Джерард, не мое дело давать людям советы, но вы, кажется, приличная девушка. Почему же вы не можете просто позабыть о нем?

– Мне бы хотелось повидать его, если это возможно.

– Он не в своем уме. Вы не знали этого?

– Нет.

– Разбил кулаком оконное стекло. Без веской причины.

Она ждала. Шериф настаивал:

– Он неопрятен. Не помнит даже своего имени.

– Так могу ли я увидеть его?

Шериф буркнул что-то неразборчивое и встал.

– Будь у этих недоумков из ВВС хоть сколько-нибудь соображения, они определили бы его куда надо, а не в тюрьму.

Стены коридора были выложены усыпанными заклепками стальными пластинами, выкрашенными в кремовый цвет сверху и в горчичный снизу. Каждый шаг вызывал гулкий резонанс. Шериф отпер дверь с узким зарешеченным оконцем. Они вошли, шериф запер за собой дверь, пропустив ее вперед, в большое, похожее на сарай помещение с бетонными стенами и потолком. Вокруг него шло некое подобие балкона, под и над которым располагалось около двадцати зарешеченных холодных и неуютных камер. Занятыми были с полдюжины.

– А на что вы, собственно, рассчитывали? – вопросил шериф, заметив выражение на ее лице. – Здесь у нас не Уолдорф-плаза или что-нить такое же.

Они подошли к одной из камер в нижнем ряду.

– А ну-ка просыпайся, Бэрроуз. К тебе дама.

– Гип! О Гип!

Заключенный не шевельнулся. Он раскинулся на матрасе, лежащем прямо на стальном полу. Левая рука была замотана грязной повязкой.

– Видите, мисс, ни слова! Довольно?

– Могу ли я переговорить с ним с глазу на глаз? Впустите меня к нему, – выдохнула она.

– Как бы чего не случилось, – предупредил шериф.

Она пристально посмотрела на него. И, отпирая дверь камеры, шериф промолвил:

– Если что – вопите громче. Я тут поблизости. А ты, Бэрроуз, смотри у меня, не то получишь пулю, – и он запер за ней дверь камеры.

Девушка подождала, пока шериф отошел, и склонилась над заключенным.

– Гип, – пробормотала она, – Гип Бэрроуз.

Померкшие глаза шевельнулись в глазницах, повернулись в ее сторону. Медленно моргнули и неторопливо открылись опять.

Она встала рядом с ним на колени.

– Мистер Бэрроуз, – шепнула она. – Вы не знаете меня. Я сказала им, что вы мой двоюродный брат. Я хочу помочь вам.

Он молчал. Она сказала:

– Я хочу помочь вам выбраться отсюда. Вы хотите вернуться на свободу?

Он долго глядел ей в лицо. Потом глаза его совершили путь к запертой двери и вернулись к ее лицу.

Она прикоснулась к его лбу, к щеке. Показала на грязную повязку:

– Сильно болит?

Он рассеянно перевел взгляд от ее лица к повязке. Потом с трудом посмотрел на нее снова. Она спросила:

– Не хотите ли вы что-то сказать?

Он молчал так долго, что она поднялась.

– Пожалуй, мне лучше уйти. Но вы все-таки не забывайте обо мне. Я помогу вам. – И она повернулась к двери.

Он спросил:

– Почему?

Она вернулась назад:

– Потому что вы – грязный, избитый, никому не нужный… и потому что я знаю, кто вы на самом деле.

– Вы безумны, – устало пробормотал он.

Она улыбнулась:

– О вас здесь говорят то же самое. Значит, у нас много общего.

Он грязно выругался.

Она невозмутимо ответила:

– И за этим вы тоже не спрячетесь. А теперь слушайте меня. Сегодня днем вас посетят двое. Один – доктор. Второй – адвокат. К вечеру вы выйдете на свободу.

Он приподнял голову, и на его летаргическом лице проступили наконец признаки чувства. Оно могло казаться каким угодно, только не доброжелательным. Голос его исходил из недр груди:

– Что еще за доктор?

– Хирург, у вас ведь поранена рука, – ровно отвечала она. – Не психиатр. Вам не придется заново переживать освидетельствование.

Он откинул голову назад. Оживление медленно покидало его. Она подождала, но, не получив ответа, повернулась и позвала шерифа.

Это было несложно. Приговор предусматривал два месяца за злостное хулиганство. И не определял альтернативы в виде штрафа. Адвокат мгновенно доказал, что подобная альтернатива должна была существовать. Штраф был выплачен. В новой чистой повязке и грязной одежде Бэрроуза провели мимо сердитого шерифа, расточавшего угрозы и живописавшего, что именно ждет всякого грязного типа, осмелившегося снова сунуть нос в городок.

Девушка ожидала его на улице. Гип, чувствуя себя дураком, стоял на крыльце, пока она заканчивала разговор с адвокатом. Наконец тот удалился, и она притронулась к его локтю.

– Пошли, Гип.

Он следовал за ней, как заводная игрушка, ноги словно сами несли его в нужную сторону. Дважды свернув за угол, они поднялись по чистым ступеням дома, стоявшего среди прочих строений как-то строго и особняком, словно старая дева. Окошко над дверью поблескивало цветными стеклами витража. Девушка отперла одним ключом входную дверь, другим ключом дверь в прихожую. Они вошли в коридор, затем в комнату с эркером. Высокий потолок, много воздуха, чистота.

Впервые он что-то сделал по собственной воле: медленно повернулся, одну за другой разглядывая стены, приподнял за уголок салфетку на туалетном столике, дал ему опуститься.

– Ваша комната?

– Ваша, – ответила