Записки безумной оптимистки - Дарья Донцова

В июле девяносто шестого мы с Александром Ивановичем и Маней отправились отдыхать в Тунис. Вместе с нами поехала и моя подруга Оксана с сыном Денисом.

Первые дни прошли великолепно: солнце, фрукты, танцы… Дней через пять верхняя часть купальника внезапно стала мне мала. Нельзя сказать, чтобы я расстроилась. Господь забыл одарить Грушеньку бюстом, мои формы с трудом дотягивали до первого размера, мне хотелось же иметь по меньшей мере третий. Сначала я переживала, усиленно ела капусту, но потом поняла, что занимаюсь ерундой, и решила донашивать то, чем богата. И вдруг в сорок пять лет мой бюст стремительно начал расти.

Страшно довольная собой, я продемонстрировала «успехи» Оксане, хирургу по профессии.

В глазах подруги заплескался ужас.

— Немедленно в Москву, — велела она, — первым же самолетом.

Я возмутилась.

— Еще чего! Мы же отдыхать приехали, — и не послушалась Оксанку.

К врачу я пошла лишь в сентябре, несмотря на приказы подруги. Грудь не только росла, она еще начала болеть. Не посоветовавшись с Оксанкой, я отправилась в институт Герцена к профессору-онкологу. Он принял меня сурово и, едва осмотрев, заявил:

— Рак. Где же вы ходили, милочка? Запущенная стадия, скорей всего метастазы в легких, печени… Впрочем, можно попробовать соперироваться, хотя особого смысла я не вижу. Думается, вам осталось жить месяца три.

До сих пор не понимаю, каким образом мне удалось устоять на ногах, отчего я не упала в обморок? Кое-как, собрав волю в кулак, я пролепетала:

— Давайте операцию сделаем.

— А смысл? — нахмурилось светило. — Хотя… ладно, наши расценки таковы: оперативное вмешательство… Он стал называть цифры. Я тупо качала головой.

— Вы подумайте, — завершил чтение «прейскуранта» профессор, — может, лучше не тратиться, средства еще понадобятся.

Хорошо хоть он не прибавил: на похороны и поминки. Я выпала на улицу, машинально влезла в подошедший автобус и залилась слезами.

В салоне оказался контролер, но он, увидев, что женщина, севшая на остановке «Онкологический институт имени Герцена», рыдает навзрыд, не потребовал у меня билета, я ехала «зайцем», забыв про все на свете, утирая слезы рукавом кофты. Неожиданно приступ отчаяния и жалости к себе прошел. В голове заворочались другие мысли.

Говорить ли Александру Ивановичу о диагнозе? Если мне осталось на земле всего три месяца, то стоит ли омрачать этот срок больницей? Может, просто тихо умереть, не обременяя близких? Что станется с детьми? Аркашке двадцать четыре, Димке на год меньше, но Маруське-то десять! Каково ей придется без мамы? А моя собака? Кошка? Котята? На кого их оставить! Нет, нужно срочно искать для Александра Ивановича новую жену, такую, которая сумеет целиком и полностью заменить меня. Умную, добрую, интеллигентную женщину, отличную хозяйку, самостоятельно зарабатывающую, любящую детей и животных, способную прощать капризы…И такая женщина есть, это Оксана! У нее двое сыновей, три собаки, она феерически готовит… Подавившись слезами, я рванула к подруге.

Та, открыв дверь и увидев на пороге меня, перемазанную тушью, губной помадой и соплями, страшно перепугалась и выкрикнула:

— Что? Что случилось? Маша? Саша?

Я села на пол, обняла стаффордширскую терьериху Рейчел, двух скоч-терьеров, Бетти и Пешу, потом мрачно заявила:

— Ты обязана прямо сейчас выйти замуж за Александра Ивановича, я хочу лично присутствовать на вашей свадьбе!

Оксана не имеет образования психолога, но, стоя каждый день около операционного стола, а потом выхаживая больных, превратилась в классного психотерапевта.

— Конечно, конечно, — закивала она, вытаскивая меня из стаи собак, пошли на кухню, там и поболтаем.

Выслушав мой рассказ, Оксана обозлилась до жути, вскочила, уронила на пол хорошенькую чашечку, украшенную изображением скоч-терьера, и заорала:

— Да этот профессор идиот. Гиббон! Помесь кретина с крысой! Разве так диагноз ставят! Бросил беглый взгляд и все понял! Урод!

В моей душе забрезжила надежда:

— А что, он мог ошибиться?

Оксана всплеснула руками:

— Господи, сто раз! Сначала делают всякие анализы, берут пункцию. Метастазы в легких! Да у него самого вместо мозга дерьмо!

Потом она неожиданно заплакала, я испугалась.

— Вот видишь, мне так плохо, что у тебя слезы потекли.

— Иди ты на фиг, — простонала Оксанка, — всех переживешь, мне чашку жалко со скочами, ее Дениска привез, где я теперь такую достану, а? Неожиданно с моей души свалилась бетонная плита. Если Оксанка убивается по расколотой чашке, значит, мне не так плохо.

— Завтра поедешь в 62-ю больницу, — отчеканила подруга, — к Игорю Анатольевичу Грошеву и станешь его слушаться, как господа бога, усекла?

И я отправилась в эту больницу. Игорь Анатольевич оказался полной противоположностью профессору из Герценовского института. Молодой, улыбчивый, он сначала заставил меня пройти все исследования, а потом сказал: — Не скрою, вам предстоит не очень приятный год. Сейчас лучевая терапия, потом три операции, химия, гормоны.

— Год? — переспросила я, — значит, я проживу больше трех месяцев?

Грошев рассмеялся и прочитал мне обстоятельную лекцию. «Онкология великолепно лечится, если поймана на ранних стадиях. Все что связано с женской репродуктивной системой, легко удаляется. Отрежем и забудем. Если же вы запустили болезнь, то и в этом случае медицина способна продлить вашу жизнь на годы».

Я слушала доктора разинув рот, а тот спокойно объяснял:

— Рак отнюдь не приговор. Мы сейчас многое можем, но имейте в виду… Внезапно он замолчал.

— Что? — воскликнула я.

— Качество вашей жизни будет иное, — тихо договорил врач.

Но я тогда не обратила внимание на эту фразу. Главное, что Игорь Анатольевич гарантировал мне жизнь.

Отчего-то начали с лучевой терапии. Никакой боли или неудобств она мне не принесла. Сначала тело разрисовали специальным фломастером, а потом меня просто укладывали на стол, над которым висело нечто, похожее на фотоаппарат. Врач уходил, закрывал тяжелую свинцовую дверь, потом в фотоаппарате что-то щелкало, и все. Не помню, сколько минут длился сеанс. Я лежала, вспоминая сирийскую гадалку. Сначала она пообещала мне дочь, а потом сказала:

— В сорок пять лет ты сильно заболеешь, но не умрешь.

Не знаю, как другие люди, а я панически боялась операции. До сих пор я была удивительно здоровым человеком, и в больнице лежала всего два раза, когда рожала детей. Потому я принялась изводить Оксану вопросами, по большей части глупыми. Больно ли, когда тебя режут? Возможно ли проснуться во время операции? Вдруг я умру на столе? Правда ли, что в реанимации лежат без одеял и подушек?