Записки безумной оптимистки - Дарья Донцова

— Как? — удивилась я.

— На бумаге, — сказал Александр Иванович, — помнишь, ты рассказывала мне, что в семидесятые годы относила в «Юность» криминальный роман, а тебе сказали: «Бабы детективы не пишут».

Я кивнула:

— Точно.

— Но теперь, — убеждал меня муж, — времена иные, вон у твоих соседок на тумбочках лежат Маринина, Полякова, Дашкова, сейчас женщины вовсю пишут криминальные истории. Времени у тебя навалом, начинай!

— Все-таки это не нормально, видеть сначала картину, а потом «влезать» в нее и жить в Ложкино, — пробормотала я.

— Ложкино? — удивленно переспросил муж.

Я осеклась, он ведь не знает, что историй очень много.

— Кто сказал тебе, что писатели нормальные люди, — усмехнулся Александр Иванович и ушел.

На следующее утро он принес мне пачку бумаги, десяток самых простых ручек «Корвина» и книгу «Двенадцать подвигов Геракла», яркое издание большого формата, предназначенное для детей.

Я села в кровати, подпихнула под спину подушку, положила на колени книгу и за четыре дня написала повесть «Крутые наследнички».

Я не могу объяснить вам, какое это наслаждение писать. Я словно раздвоилась. Одна часть меня, превратившись в Дашу, жила и действовала в Париже и Москве, другая, полусидя в кровати, быстро водила ручкой по бумаге.

Фразы вырывались на страницы, буквы путались, строчки сливались. Я бежала по Парижу, разыскивая убийцу Наташки и Жана Макмайера. Прыгала с лестницы, кокетничала с комиссаром, жила в огромном доме, гладила Снапа и Банди. Я была так счастлива, что у меня нет слов, чтобы описать вам это состояние.

Поставив последнюю точку, я отложила рукопись. Одна из моих соседок, Танюша, с любопытством спросила:

— Что ты там настрочила?

— Хочешь, возьми почитай, — сказала я и провалилась в сон.

Часа в три меня разбудил хохот. Танюшка, вытирая слезы, дочитывала последние страницы.

— Класс, — простонала она, — а продолжение будет? Дико интересно, что с этой идиоткой Дашей случится.

— Будет, — кивнула я, хватаясь за ручку, — непременно.

«За всеми зайцами» тоже родилась в больнице. Как наркоман, подсевший на иглу, я уже больше не могла не писать, меня влекло к бумаге и ручке, словно алкоголика к бутылке.

Впрочем, днем особого времени писать не было, оттягивалась я после отбоя. Игорь Анатольевич Грошев сначала сердился и упрекал меня:

— Вы же мешаете остальным спать!

Но мои соседки в один голос кричали:

— Нет, нет, пусть пишет!

Ночью я писала, а днем читала соседкам по палате вслух, потом стали подтягиваться женщины из других палат, им тоже было интересно. В конце концов Игорь Анатольевич сдался и отдал мне со своего стола маленькую лампочку на прищепке, которую я прикрепляла в изголовье кровати.

Теперь, когда ко мне приходили друзья и родственники, я быстро, не сопротивляясь, проглатывала очередные котлеты и стонала:

— Устала что-то!

— Ты поспи, — заботливо восклицали посетители и тут же испарялись.

Я, не испытывая ни малейших угрызений совести, вытаскивала рукопись и уносилась в Ложкино.

Один раз Димка, пришедший меня навестить, решил вывезти больную во двор. Я отказалась садиться в кресло на колесиках, оперлась на его руку и, звякая банкой, потащилась на улицу.

Мы прошли метров сто и наткнулись на Игоря Анатольевича.

Хирург шутливо погрозил мне пальцем:

— Ох, Агриппина Аркадьевна, только из реанимации вышли, а уже с молодым человеком роман крутите.

Я хихикнула:

— Точно, нельзя же терять квалификацию!

Димка внезапно обиделся. Он то ли не понял, что врач шутит, то ли решил, что смеяться вовсе не над чем, и сердито заявил:

— Вы с ума сошла! Это же моя мама!

И тут я зарыдала. Игорь Анатольевич, перепугавшись, побежал в корпус за инвалидным креслом, Димка доволок меня до скамейки, усадил на деревянное сиденье и сурово спросил:

— Отчего у нас истерика?

Я молча лила сопли. Отчего истерики? Да от умиления. Димка всегда называл меня Груней, я и предположить не могла, что мальчик в душе считает мачеху родной матерью.

Наконец меня отпустили домой. Александр Иванович торжественно привез меня в квартиру, уложил на диван и сказал:

— Мы все убрали! — Замечательно, — кивнула я.

— Может, поспишь? — поинтересовался муж.

Я поняла, что ему не терпится удрать на работу, и кивнула:

— Правильная мысль, я очень устала.

Он мигом убежал. Я осталась одна и незамедлительно принялась изучать обстановку. Меня не было в родных пенатах три месяца, и с первого взгляда стало понятно, что без хозяйки все пришло в упадок.

Правда, муж и дети постарались, как могли. Зеркало в ванной было покрыто грязными разводами, по нему явно водили мокрой тряпкой. Раковину отмыли до блеска, но краны были покрыты ржавым налетом. Середина гостиной сияла чистотой, под диваном и креслами серым одеялом лежала пыль, пуделиха выглядела словно худой валенок, кошка потускнела, а тефлоновые сковородки кто-то от души поскреб железной мочалкой. Следовало, засучив рукава, приниматься за работу.

Я распахнула холодильник и покачала головой. Все полки девственно чисты, только на одной лежало яйцо, шоколадное, киндер-сюрприз. Я захлопнула дверцу и увидела на подоконнике гору пустых лоточков, очевидно, мои домашние питались лишь быстрорастворимой бурдой под названием «обед Магги».

Сдерживая гнев, я позвонила мужу и спросила:

— Папа, а где продукты?

Повисло молчание, потом Александр Иванович воскликнул:

— Господи, я так и знал, что мы не обо всем вспомнили.

Ситуация напоминала известный анекдот про молодых родителей, которые приходят к педиатру и жалуются:

— Мы моем ребенка каждый день, гуляем с ним, читаем ему книги, а малыш отчего-то все худеет.

— Сколько раз в день кормите младенца? — поинтересовался доктор.

Муж повернулся к жене и с укоризной воскликнул:

— Ведь говорил же, что мы забываем какую-то процедуру!

Повздыхав, я вытащила сумку на колесиках и почапала на рынок. Вообще-то мы жили от него в двух шагах, еще в апреле месяце я долетала до торговых рядов в одно мгновение, но в тот день ползла туда больше часа.

Потом началась химиотерапия. И уж тут я во всей красе столкнулась с такой вещью как бесплатная медицина. Меня прикрепили к диспансеру на улице Лизы Чайкиной. Обстановка в этом месте была гнетущая. Врачи злые как собаки. Ежу понятно, что в онкологический диспансер на уколы химии не станут ходить симулянты. На мой взгляд, к людям, тихо сидевшим в километровых очередях можно проявить хоть каплю жалости, но нет, бабы в белых халатах кривились, на их лицах явно читалось: вам давно всем помереть пора, чего заявились?