Луна. История будущего - Оливер Мортон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разные датировки привязаны к событиям, которые значимы по разным причинам. Именно поэтому мне хочется добавить к ним идею, предложенную астробиологом Дэвидом Гринспуном в книге «Земля в руках человека» (2016): базу антропоцена следует искать на Базе Спокойствия.
Взяв первый след Армстронга на Луне за начало новой геологической эпохи, можно будет точно сказать, что эпоха эта очень необычна. Кроме того, таким образом получится подчеркнуть, что антропоцен — это, помимо прочего, еще и определенный способ смотреть на вещи, связанный с представлением о Земле как единой и возмущаемой системе, которое стало каноническим после миссий программы «Аполлон».
Отстаивая свою точку зрения, Гринспун отмечает, что место посадки «Орла» прекрасно удовлетворяет геологическим критериям к перманентным маркерам, отделяющим «до» от «после»: «Чужеземные артефакты, которые мы там оставили, будут четко различимы, пока существуют Земля и Луна». Бесспорно, это зафиксированная во времени и пространстве примета человека. Она произрастает из того же конфликта, что и отложения от ядерных испытаний, которые предлагают использовать в качестве маркера другие ученые, и, по словам Гринспуна, может сравниться с ними по «символической силе». Как и ядерные испытания, этот след мог быть оставлен лишь существами, которые «изобрели технологию, способную изменить мир». Как Жюль Верн предположил в романе «С Земли на Луну», позволяющая такие путешествия технология — это технология планетарного значения.
На мой взгляд, идея Гринспуна имеет еще один плюс: если считать Базу Спокойствия точкой отсчета антропоцена, то антропоцен становится геологической эпохой, вмещающей в себя и Землю, и Луну. Это кажется и странным, и разумным одновременно. Если неизгладимое влияние человека означает, что Земля вступила в новую геологическую эпоху, в нее явно вступила и Луна. Да, влияние человека на Луну несравнимо с влиянием человека на Землю, но исходная скорость изменений на Луне так мала, что человеческое влияние оказывается существенным.
«Аполлон» принес на Луну вещества и процессы, которых она никогда прежде не видела. Никогда прежде лунная пыль не купалась в выхлопных газах при посадке и взлете ракет, а теперь эти газы на короткий период составили значительную часть смехотворно тонкой атмосферы Луны. Никогда прежде лунной поверхности не касались шины, а лунные камни не раскалывались под ударом молотка. В шести местах посадки на Луне остался небольшой, но вполне реальный слой человеческого мусора — странные отложения заброшенных экспериментов, разлетевшихся при взлете обломков и других причудливых вещей, включая соколиное перо, брошенное на поверхность вместе с молотком, чтобы проиллюстрировать идею Галилея, что в отсутствие сопротивления они будут падать с одной скоростью.
И все же эти беспрецедентные в качественном отношении вмешательства в количественном отношении не превосходят даже крайне ограниченные лунные процессы естественных изменений, в отличие от некоторых аспектов человеческого вмешательства, определяющего антропоцен на Земле. Масса человеческих артефактов и мусора на Луне составляет менее 10 % от тех 1800 тонн, что ежегодно попадают на ее поверхность в форме межпланетной пыли. Но 1800 тонн — это меньше взлетной массы четырех крупных самолетов. Практические и политические перспективы лунных баз и колоний будут рассматриваться в последующих главах. (Спойлер: возможны ли они? Определенно, и в малых масштабах весьма вероятны. Крупные и/или долговечные? Трудно сказать.) Но ежегодное перемещение изрядного количества тысяч тонн между Землей и Луной вполне осуществимо. Ежегодный объем перевозок материалов и персонала для американской антарктической станции Мак-Мердо во много раз больше.
Хотя геологи относятся к межпланетному антропоцену с недоверием, он также восславляет прорывы, совершенные в XX веке в их науке. Джин Шумейкер и его коллеги-астрогеологи доказали, что стратиграфия, лежащая в основе вековых споров о границах эр, периодов и эпох, применима не только на Земле. На Луне, как и в Монтане, относительный возраст поверхностей можно определять, изучая, какие породы залегают поверх каких. Столкновения, составлявшие основу геологической истории Луны, позволяли применять стратиграфический подход даже на расстоянии. Часто на поверхности можно было различить изверженную при крупном столкновении породу, благодаря чему очевидным становилось различие между «до» — поверхностью, на которой она лежала, — и «после» — слоем изверженной породы и всем скопившимся на нем после других столкновений. На первой составленной Шумейкером геологической карте части Луны одним из определяющих эпоху событий было названо столкновение, в результате которого появился кратер Коперник. Сегодня история Луны делится на пять периодов, ограниченных столкновениями: донектарский, нектарский, имбрийский, эратосфенский и коперниковский.
Впоследствии астрогеологи стали применять подобный стратиграфический подход ко всем планетарным поверхностям, не говоря уже о всевозможных спутниках и астероидах. Марс, Меркурий и Венера имеют собственные геологические периодизации. В процессе стратиграфического анализа далеких небесных тел астрогеологи установили, какую роль некоторые из этих тел сыграли в истории Земли — истории космической бомбардировки, которую забыла земная поверхность, но не забыла лунная. Если геология применима в других мирах, то почему бы не распространить на них и некоторые границы геологического времени?
Один ответ таков: до программы «Аполлон» происходящее на одной планете не имело значения на соседней. Но это не совсем верно. По крайней мере еще одно важнейшее событие связывает геологическую историю Земли и Луны. Более того, за много лет до того, как Гринспун озвучил свою идею о моменте начала антропоцена, четверо ученых предположили, что границей эпох в геологической истории обоих небесных тел должно быть именно это более раннее событие.
* * *
На нашем конце геологической шкалы царит полный порядок. Пока антропоцен не получил официальной датировки — если он получит ее вообще, — человечество живет в голоцене, тонкой прослойке в самом конце четвертичного периода, который продолжается 2,58 миллиона лет и входит в кайнозойскую эру, последнюю часть фанерозойского эона[39]. Стартовая точка для каждого из этих временных отрезков точно определена: голоцен отсчитывается с незначительного, но заметного климатического сдвига, четвертичный период — с наступления великих оледенений, кайнозойская эра — с тонкого слоя иридия, оставленного астероидом, убившим динозавров, а фанерозойский эон — со слоя возрастом 541 миллион лет, обнаруженного в утесах Фонтейн-Хед на Ньюфаундленде, прямо над которым находятся самые ранние окаменелые норки живого организма Treptichnus pedum[40].