Халва - Олег Лаврентьев

смену бросай, либо учебу. А он: тетя Настя, сколько мне осталось? Три месяца всего! А вторую смену мне бросать нельзя, не хватит денег. Вижу я, моей породы парень, упорный. Будет искать, где обмануть, и все равно своего добьется. Ладно, говорю, три месяца я тебе даю, но обещай, что не меньше десяти часов спать будешь. Обрадовался он очень, а через год открытка поздравительная пришла. Поступил он в Оренбургский университет. Ну что, сильно я закон нарушила?

– Не знаю, – покачал я головой. – С моей точки зрения, вы поступили правильно, помогли человеку, а в рамки закона всего не впишешь. А теперь разрешите откланяться.

– Знаю, что не скажете, но видно, крепко начудил где-то парень?

– Конечно, не просто так ищем.

– Поймаете, не судите сгоряча, разберитесь.

– Обязательно, Анастасия Ярославна.

Я вышел из здания профсоюза и облегченно выдохнул воздух. Кажется, фортуна начинает добреть. Кое-что я узнал о тебе, Франс Лай. Оказывается, ты умеешь легко входить в доверие к людям…

Орест Петрович Бек оказался прямой противоположностью своему коллеге, худому, подвижному Марку Исидоровичу. Если бы меня спросили, кем были предки Ореста Петровича, я бы сказал: купцами. Высокая дородная фигура, широкий лоб, надменное выражение лица, густые сросшиеся брови, прямо бери и пиши портрет волжского купца середины девятнадцатого века. Даже в манере поведения преподавателя проскакивало что-то купеческое – закинутые за спину руки, грудь колесом и голос как у церковного пономаря.

– Меня задержали, – не без обиды пророкотал он, когда мы прошли в свободную аудиторию, – а мне еще готовить доклад на завтрашнюю конференцию. Надеюсь, ваше дело действительно важное.

Таких людей я сразу осаживаю.

– Да, я хотел вызвать вас повесткой еще утром, но потом передумал.

Бек громко засопел, но промолчал. Я сделал паузу, чтобы он, покопавшись в своей памяти, нашел пару грехов, а потом положил на стол фотографию Лая.

– Этот молодой человек учился у вас?

Орест Петрович взглянул на фотографию и презрительно фыркнул:

– Нажаловался.

– Отвечайте на вопрос.

– Он учился у меня три года.

– Что вы можете о нем сказать?

– Бездарь.

– Его оценки говорят о другом.

– Вызубрить – в нашем деле это еще не все.

– Выражайтесь яснее.

– Извольте. Историк не должен быть пристрастным. Если он подтасовывает факты, это уже не ученый, а фальсификатор. Лай делал доклад о правлении Наполеона и представил все так, словно эпоха корсиканца была чуть ли не злотым веком Франции. Я прервал доклад, Лай вспылил и стал требовать, чтобы ему дали закончить, словом, хамить. Пришлось удалить юнца из зала, а потом предложить на выбор либо покинуть университет, либо уйти из моей группы. Он выбрал второе, хотя я предполагал первое.

– Почему?

– Этот период истории вызывал у Лая живой интерес, он разбирался в эпохе, сумел раскопать пару любопытных вещей, в настырности ему не откажешь. Мне с трудом верится, что он увлекся скифами.

– Орест Петрович, не было ли у вас какого-то специфического спора, что было бы трудно проверить по имеющимся источникам? Ну скажем, какой орден носил Наполеон или как звали его коня?

Бек посмотрел на меня как на идиота.

– Не припомню.

Мы распрощались. Орест Петрович оставил у меня в душе неприятный осадок. Не люблю таких самоуверенных типов. С другой стороны, пристрастие пристрастием, а факты фактами. Франс интересовался Наполеоном, и, обсуждая эту тему, юноша выражал бурные эмоции, любопытно. Но все же Бек явно недолюбливает своего ученика, его показания следует принимать, помня об этом факте. У меня появилось желание расспросить еще какого-то свидетеля выступления Лая. Поколдовав с секретаршей над списками группы Бека, я выбрал Александра Меньшова, соседа Лая по этажу в общежитии, спортсмена и очень общительного человека.

Саша Меньшов оказался невысоким, крепко сбитым парнем. Ему я назвался репортером газеты, куда обратился Лай, желая напечатать свою статью. Кроме того я добавил, что в настоящий момент Франс Лай переехал учиться в Севастопольский институт, гоняться за ним нет времени, а хотелось бы иметь представление о человеке, в частности об одном выступлении, слухами земля полнится, потому что идеи оригинальные, но оригинальности еще не достаточно…

– Что вам сказать о том выступлении, – пожал плечами Саша. – О чем его статья?

– О Наполеоне, довольно любопытно, но…

– Вот именно, что но. И тогда Франс тоже перегнул палку. Его вообще клинит на Наполеоне. Бонапарт, этакое солнце земли Французской, не верю! Но любопытные мысли в выступлении были, я искренне негодовал, когда этот бегемот Бек не дал ему закончить.

– Вы считаете, Бек был не прав?

– Конечно! Ну увлекся Франс, что с того!? Мы же сами и разнесем его в пух и прах. А так вышло очень некрасиво. Франс обиженный и оскорбленный, а мы, студенты, не успели даже сказать, что об этом выступлении думаем. Ради чего тогда они вообще нужны, эти выступления? Что мы, дети, что сами не можем разобраться, где истина, а где ложь!?

– Скажите, а почему Франс не продолжил заниматься Наполеоновской эпохой, а ушел в другую группу?

– Это сложный вопрос, – скривился Саша.

– Я никому не скажу.

– Ну, остаться в нашей группе ему не дал Бек, а уйти в другой университет Франс не захотел по личным причинам.

– Я понимаю, – сделал я таинственное лицо, – женщина.

– Да.

– Скажите, а как по-вашему, насколько верна была теория Лая?

– Да я же говорю, ни на сколько! Наполеон нес Франции благо! Ха-ха! Теория была красиво построена, там были любопытные факты, но это все частности, Лай ошибался по сути. Так что Бегемот правильно метал молнии. Но можно быть правым по сути, и неправым по форме, вот о чем идет речь. Все имеют право на ошибку, мы же живем не в сталинскую эпоху, когда за вольномыслие ставили к стенке.

– Что ж, спасибо. Еще вопрос немного не по теме. Чем увлекается Лай кроме истории? Какое-то хобби? Есть у него друзья? Знаете, читатели любят, когда человек разносторонне развит, а то многие ученые замкнулись на своей работе, и больше ничего у них в жизни нет.

Саша хмыкнул:

– Что касается друзей, то ближе меня из мужской половины вы никого не найдете.

– А та девушка?

– Я ее не знаю, два раза видел их вместе на улице.

– Сложный случай.

– Конечно. Франс – это научный сухарь, без малейшей примеси. Его божок – история. Кроме нее парня ничего не интересует, он ни на что не молится. Хотя стоп, не так давно был у него бзик, начал посещать нашу группу самбистов.

Я распрощался с Сашей и направился в спортзал. Самбо – это любопытно.

Когда я