Дунайские волны - Александр Харников

«Мордовия» и часть паровых кораблей, выполняющих роль буксиров либо «носильщиков», уже вышли в сторону Риги. Мы же служим своего рода арьергардом, прикрывая всю эту толпу с северо-запада. При российском посольстве в Копенгагене теперь есть наш радист, который, в случае появления в проливах подозрительных боевых кораблей, тут же сообщит по рации в Берлин, где в нашем посольстве установлена мощная радиостанция. Она ретранслирует сообщение в Петербург, который в свою очередь оповестит всех, в том числе и нас. Так что сюрпризов вроде быть не должно. Но как известно, береженого Бог бережет…

А охранять было что. Адмирал Кольцов и наш Кощей Бессмертный – грузовой помощник контейнеровоза «Надежда» Лев Зайдерман – широким жестом отвалили на нужды Дунайского фронта много «вкусняшек» из содержимого трюмов и контейнеров «Надьки» – так у нас называют этот огромный корабль. Лева вчера ушел на «Мордовии», но позавчера вечером я все-таки успел взять у него интервью.

Те, кто его немного знал, рассказали, что самому ему богатство всегда было до одного места, жил он весьма скромно, и ни одна проверка ни разу не обнаружила недостачу даже самой малости. Да и свои личные деньги он мог одолжить кому угодно, а потом просто забыть о них. Но когда дело касалось казенного имущества, как в бытность его боцманом на одном из кораблей Черноморского флота, так и когда он стал грузовым помощником на «Надежде», выпросить у него что-либо было делом практически невозможным. А теперь капитан 2-го ранга Гвардейского Флотского экипажа Лев Израилевич Зайдерман по рекомендации Дмитрия Николаевича Кольцова назначен начальником Березинского водного пути. Это весьма не понравилось некоторым офицерам и чиновникам, коих раздражало имя и отчество новоявленного кап-два.

Я ожидал увидеть худого старца, который «над златом чахнет», но Лева оказался не в пример сказочному герою упитан и по-одесски остроумен. Как всегда, разговор начался с «анкетных данных». Когда я его спросил о том, почему он уволился с флота, Лева чуть посмурнел:

– Знаешь, Ник, в девяносто седьмом нам вдруг объявили, что наш боевой корабль по разделу Черноморского флота передается «победоносному и славному» флоту Незалэжной Украины. А я, видишь ли, хоть и родился в Одессе, но служить Украине – это значило служить твоей Америке, что мне, прости уж, западло.

Я поговорил с нашими в Севасе на предмет перехода в российскую часть флота. Но тогда оттуда многих увольняли, а вакансий не было от слова вообще. А тут и супруга моя ненаглядная сообщила мне вдруг, что, мол, нахрен ты мне нужен со своей нищенской зарплатой, и выгнала меня из моей же служебной квартиры, кою она успела незадолго до того прихватизировать.

Я тогда пошел на «рыбку» – на сейнера, базировавшиеся на Камчатке. Супружница же моя бывшая с ходу выскочила замуж за какого-то шлимазла со Львова – как оказалось, они уже давно встречались – и уехала с ним и с нашими детьми на историческую родину. А тут и компания камчатская списала весь состав нашего сейнера. Деньги мне были нужны позарез, моя бывшая из Израиля завалила меня письмами, дескать, твоим детям – так и писала, стерва, «твоим детям» – нужно пианино, скрипка, то-се, пятое-десятое…

Сижу я, ломаю голову, а тут вдруг весточка приходит от Вити Никольского – я с ним срочную служил, да и потом мы не раз пересекались в портах – мол, не хочешь ли ко мне, мне как раз нужен грузовой помощник… И когда его на «Надежду» перевели, то и я, понятно, с ним вместе перешел.

Ну, а здесь… Вот уже мне кавторанга дали. Дмитрий Николаевич сказал, что именно я ему зачем-то понадобился главным на Березинском пути.

– Лев, рассказали, что ты вышел из амплуа и кучу разного добра выдал из закромов «Надежды» для будущей Черноморской кампании…

– Из какого такого амплуа? Кощея?

Я смущенно кивнул, а Лева сказал абсолютно серьезно:

– Так это для дела нужно, а для нашей победы я ничего не пожалею.

Да, на этот раз Лева не поскупился. На баржи, которые по Березинской системе и Днепру пойдут на юг, грузили электрогенераторы, бензовозы, передвижные мастерские, радиостанции, сборные домики, медицинскую аппаратуру и многое другое из того, что необходимо будет для дальнего похода.

С особой осторожностью погрузили боеприпасы, вооружение – контейнеровоз должен был доставить на Север и военные грузы, предназначенные для наших арктических частей. В трюмы плоскодонных барж аккуратно погрузили большие эластичные емкости для горючего. Баржи подвели к борту танкера «Лена», и в них закачали горючее для бэтээров, автомобилей, вертолета и наших кораблей. Топлива потребуется много, и потому после ухода основного каравана будет сформировано еще несколько караванов с горючим и грузами для армии.

– Ну а как ты собираешься руководить работой водной системы?

– Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть!» Справимся. Тем более что в этом деле присутствует и личный шкурный интерес. Хочу в Одессу завернуть. Гляну, какой она была, красавица наша, за сто с лишним лет до моего рождения. На месте ли Дюк, Примбуль и Дерибабушка… Эх, молодежь, не понять вам душу настоящего одессита…

Лева, конечно, заслужил эту сомнительную синекуру. Если первые два каравана организовывали любители, то в третьем все был продумано до мелочей. Завтра мы будем в Риге, а послезавтра в Улле пересядем на один из пароходов сопровождения, а на «Выборг» вернемся в Орше. «Мы» – это адмирал Нахимов и я, а также отделение морпехов сопровождения. Сейчас мы с Павлом Степановичем стояли на палубе и тихо разговаривали.

Мой визави вспоминал о своем походе на фрегате «Крейсер» к берегам Америки. Он побывал и на Аляске, и в крепости Росс – это недалеко от нынешнего Сан-Франциско. Я рассказал адмиралу, как в XXI веке эти места выглядели в нашей истории, и адмирал лишь покачал головой.

– Вот, никогда не думал-с, что тамошнее захолустье станет многомиллионным городом. Заходил я и в Монтерей – так там вообще не на что было посмотреть, в Россе и то домов было поболее-с.

«Выборг» – небольшой корабль. Чтобы разместить меня и Нахимова, а также несколько морпехов, экипажу пришлось потесниться. Нам с Нахимовым уступили двухместный кубрик. Мне показалось неудобным обременять своим присутствием столь уважаемого человека, но Павел Степанович в ответ лишь рассмеялся.

– Эх, голубчик, видели бы вы мою каюту на «Крейсере». Я там жил-поживал вместе с 28-фунтовой пушкой. Каюта была и без того маленькой: койка, тумбочка да полочка с иконой Николая Угодника, покровителя российских моряков, с лампадкой. Во время боя все лишнее из каюты выносилось, и наши матросики палили из нее по неприятелю-с.

Мы посмеялись и отправились в кают-компанию. Экипаж «Выборга» относился к Нахимову с подчеркнутым уважением. Еще бы – перед ними была живая легенда! Скромнейший Павел Степанович чрезвычайно смущался этим и делал вид, что этот почет и уважение относятся не персонально к нему, а ко всему славному Русскому флоту. Нахимов вел себя просто, без какой-либо фанаберии, и скоро моряки с «Выборга» уже запросто общались с адмиралом. А он через сутки уже знал имя и отчество каждого – у Нахимова была феноменальная память, – расхаживая по сторожевику, живо интересовался назначением того или иного прибора, стараясь разобраться в устройстве удивительного корабля из будущего.