Все, что вы хотели, но боялись поджечь - Анна Козлова

Нальем-ка еще вискаря, в честь новой жизни. Черт, Марион залезла в такую непролазную психологическую глубь, что аж волосы дыбом встают. Оказывается, всё на свете определяют отношения с матерью. Вот это да! Но, скромно добавлю, милая Марион, не только с матерью, еще мы все мечтаем, чтобы папочка нас трахнул. Эту важную составляющую женского бессознательного как-то несолидно упускать из виду. Плохая мама и желанный папа — такой нехитрый пасьянс у всех без исключения, а уж последствия самые разные — это Марион и без меня знает. Кто-то разжирается до ста пятидесяти килограммов, кто-то бухает и колется, кто-то непрерывно блюет, кто-то блядствует с мужиками, похожими на папу, — мой, видимо, случай, — ну а кто-то просто и без выкрутасов сходит с ума. Так и проблем меньше.

То есть наблюдается некая глобальная жопа, вокруг которой бегает Марион Вудман и тычет в нее указкой. «Вот, — говорит она, — в такой вы жопе, дорогие девочки, что будем делать?»

А хули тут делать? Что тут поделаешь? Я не хочу ничего об этом знать, ни про папу, ни про маму. Я хочу, мать вашу, просто быть счастливой, и все. И я верила, что все ваши книжки помогут мне в этом, укажут дорогу, а они только загоняли меня еще глубже в непроходимое, бессознательное дерьмо.

Какого дьявола, старая сука, преданная ученица, ты засрала мой мозг словами, которые и произносить-то неприлично, не то что знать их значение? Анимус, анима, херня собачья… Все, с меня довольно, убирайся к испанской бабке…

А это у нас кто? Роберт Скиннер и сам Джон Клииз, клевые чуваки… Они расписали все сценарии, по которым развивается традиционный брак, — очень любопытно, что этот бред изучала я, не имеющая ни малейшего шанса в этот самый брак вступить. Что там было, дайте вспомнить… «Кукольный дом», «Кто боится Вирджинии Вульф», еще какая-то абстрактная хрень. В жизни я, во всяком случае, не встречала аналогов браков, описанных этими двумя английскими мудилами. Я встречала просто хуевые браки, такой довольно распространенный вариант. И отношения мамы с папой, и мои отношения с Гришей вполне укладываются в это определение, странно, что Роберт и Джон его не рассмотрели. Видимо, я открыла новое в психотерапии…

А что, звучит неплохо: кукольный дом, кто боится Вирджинии Вульф и просто хуевый брак…

Спустя полчаса в середине моей спальни сложилась целая книжная горка для ужасающего, фашистского костра. Последней жертвой, удостоившейся приговора, стал Джеймс Холлис со своей неубиваемой книгой «Жизнь как странствие».

Очень свежая мысль, неожиданная, я бы сказала, — жизнь как странствие. Холлис тоже не лыком шит, он призывает своих читателей сделать жизнь интереснее. Тут так и написано, прямым текстом. Представить себя путником… Отправиться в странствие. Десять вопросов, обращение к которым углубляет смысл и сущность нашего странствия… И, может быть, когда-нибудь мы доживем до ответа. Хотелось бы, мать твою.

Вот только как это сделать, если все свободное время идиотки вроде меня посвящают чтению книг Холлиса. Ах, как это я запамятовала, надо всего лишь переломить негативный сценарий. Только с чем я останусь, ебать тебя в рот, без своего негативного сценария? С твоей книжонкой? С психоаналитиком? Когда мне жить, сука, если последние пять лет я только и делаю, что анализирую свои поступки?

Все, надоело. Все нахуй из моего шкафа. Мария Луиза фон Франц — вон. Собрание сочинений Юнга — вон. Кларисса Эстес — вон. Вы все меня достали! Я ненавижу вас!

Я побежала на кухню за спичками и за виски и обнаружила, что бутылка опустела. Ну, ничего страшного, у меня есть еще одна. Предстоит ответственное дело, времени шастать туда-сюда не будет, так что нальем до краев.

Я сижу на корточках перед сваленными в кучу книгами и чиркаю спичкой. Обложки плохо горят, и поэтому я их безжалостно отрываю. Почти непрерывно звонит телефон, но я не реагирую. Наконец страницы занялись очистительным огнем, они пылают, обращаясь в пепел, пламя скачет с одной книги на другую, я кашляю и открываю окно. Как все же неприятно пахнет психология…

Исчезают слова, исчезают буквы, все исчезает. Больше не будет сценария, не будет анализа, чувства вины. Никуда не надо бежать, нечего бояться, больше ничего нет. Ни боли, ни раскаяния, ни стыда, ни одиночества.

Я все сожгла. И больше я ничего не помню.

В 12 звонит телефон, и я в ужасе подскакиваю на постели. Первая мысль — о том, что я что-то напутала и надо идти на работу. Проходит несколько секунд, в течение которых я сажусь и осматриваю спальню. В ее центре стоит забитая окурками пепельница, валяется пустая бутылка и возвышается еще одна, заполненная на треть, почему-то разбросаны ошметки психологических книг и наполовину сожженные страницы. Воняет гарью. Я ощущаю, как сильно у меня болит голова, беру в руки телефон и читаю имя вызывающего абонента: «Даниленко». Сегодня воскресенье, зачем он звонит? Пока я прокручиваю в саднящей башке варианты: «Папа умер?», «Еще один инфаркт?» — моя рука сдвигает слайдер телефона на режим свободного общения.

— Але, — говорю я и искренне ужасаюсь собственному голосу.

— Але, Саша?

— Да, Александр, здравствуйте.

Он облегченно вздыхает, как будто своим знанием того, кто он, в каких мы отношениях и почему он мне звонит в воскресенье, я избавила его от каких-то мучительных и долгих объяснений.

— Разбудил? — обеспокоенно уточняет он.

— Ну… Как бы это сказать. Я уже собиралась вставать.

— Умница! — говорит он. — У тебя какие-то планы на сегодня есть?

— Нет, — говорю я и медленно опускаю голову на подушку.

— Может, мы пересечемся где-нибудь в городе Москве, мне надо с тобой посоветоваться по одному вопросу.

— Да, разумеется, — покорно блею я. — Только давайте часа через два, вам удобно? И скажите — где.

Доктор смеется.

— Удобно, — говорит он сквозь смех, — через два часа, это ровно в два, знаешь «Бокончино» на Петровке?

— Да, там очень приятно, — отвечаю я.

— Ну, тогда договорились. До свидания.

— Пока, — я вешаю трубку.

Я встаю, заправляю кровать. Беру пепельницу, разорванные книги и бутылки и иду на кухню, чтобы выкинуть их в помойное ведро. Потом передумываю насчет бутылки, в которой виски еще осталось, и прячу ее в посудный шкаф. Попутно отмечаю, что там стоит восемь таких недопитых бутылок. Есть над чем задуматься. Заодно вытаскиваю из посудного шкафа аптечку и выпиваю таблетку фуросемида. Чтобы не явиться под светлые очи доктора Даниленко с опухшей рожей. Потом припадаю к бутылке с минеральной водой. Иду в душ, моюсь, мне становится гораздо лучше — боль отступает, освобождая место типичному похмельному отупению. Я выбираюсь из ванной, сладко пахнущая разглаживающим вьющиеся волосы бальзамом для волос «Shiseido» с не менее волнующим, чем аромат, названием «Сладкий привкус обольщения». Набрасываю халат и иду в спальню. Там я поднимаю с пола оставшиеся целыми книги, складываю их в аккуратную стопочку и убираю в шкаф. За этим продуктивным занятием я понимаю, что дома надо провести генеральную уборку и что мое лицо впитало воду после помывки и высохло. В журнале «Cosmopolitan» я как-то прочитала сенсационный материал: журналистка, его написавшая, поняла, почему люди стареют. Оказывается, это происходит потому, что нас приучили вытираться после ванны, а делать этого категорически не следует, ведь кожа должна пить.