Миледи и притворщик - Антонина Ванина

Замотав коробку в палантин и сунув её под мышку, я повесила камеру на шею, сумку – на плечо, и сама со шкатулкой в руках покинула лабораторию и двинулась к выходу. Вернее, пошла по коридору в сторону резных ворот, за которыми заканчивалась женская половина.

На что я рассчитывала? Пожалуй, на то, что всё происходящее со мной лишь страшный сон, глупая ошибка, недоразумение. Сейчас я просто покину дворец, и весь этот ужас закончится. Вот только с каждым мигом моя уверенность всё таяла и таяла…

Перед воротами меня встретили двое евнухов, но я сделала вид, что в упор их не вижу, и пошла напролом.

– Госпожа мастер, тебе туда нельзя, там стражи и чужие тебе люди.

– Плевать. Я ухожу. Мне можно. Мне теперь можно всё.

А дальше меня попытались остановить. А я попыталась дать отпор. Было много криков, тычков, попыток заломить мне руки и связать их палантином, но я прорвалась наружу, распахнула ворота, а там… Там были стражи с саблями, но острые лезвия меня больше не пугали. Или свобода, или смерть – другого пути у меня больше нет.

– Не троньте наложницу повелителя! – крикнул кто-то из евнухов, когда меня прижали лицом к стене, а ремешок камеры натянулся и врезался в горло. – Она самый ценный алмаз в его сокровищнице!

– Лучше… убей… – прохрипела я, вцепившись пальцами в удавку.

Лучше умереть человеком, чем стать вещью – так я думала в тот момент. А потом воздух в лёгких иссяк, и всё вокруг стало таким тёмным и вязким…

Я пришла в себя в уже знакомом сыром чулане, без света, без еды, без мягкой перины и с полным осознанием собственной никчёмности. Ещё вчера я была уважаемой всеми обитателями гарема госпожой мастером, а теперь – хуже скота, а моя обитель отныне – стойло.

Не знаю, сколько дней, я провела там – в кромешной тьме время тянулось бесконечно долго. Я лишь изредка слышала шаги в коридоре, когда мне приносили хлеб и воду, просила освободить меня или хотя бы сказать, когда меня отсюда выпустят. Но со мной никто не говорил. И это сводило с ума больше, чем скудный паёк, ведро вместо отхожего места, отсутствие сменной одежды и кувшина с тазом, чтобы ополоснуться.

Только ночами, когда я забывалась и падала в бездну мрачных снов, со мной говорил Стиан. Я не видела его, но слышала голос, уставший и полный мрачного уныния:

– Ещё немного, любовь моя. Совсем немного, и я приду к тебе. Скоро мы снова будем вместе. Я больше не покину тебя. И буду с тобой до последнего вздоха.

Моё сердце сжималось от звуков его голоса. Я чувствовала, что сейчас ему ещё хуже, чем мне.

– Я так хочу увидеть тебя. Покажись, – просила я.

Но чернота не развеялась, и Стиан не предстал передо мной. Только чувство, что невесомый поцелуй коснулся моего виска, посетило меня, но тут же испарилось. А вместе с ним и надежда, что я ещё когда-либо услышу знакомый голос. Даже если Стиан уже добрался до Флесмера, и какой-нибудь боевой фрегат с боевыми ракетами на борту уже плывёт мне на выручку, я не дождусь его прибытия. Я уже не выйду из этого дворца и этой коморки. Больше нет сил бороться. Больше нет жажды жить. Осталось только желание закрыть глаза и навсегда покинуть этот жестокий мир.

Не знаю, сколько дней прошло и сколько ночей минуло, прежде чем по коридору, ведущему к моему узилищу, прогрохотал марш из шагов десятков людей.

Меня под руки вынесли из моего стойла, отвели в купальни и полдня приводили в человеческий вид. А потом меня повели в незнакомый зал, где было слишком много зажжённых ламп и слишком мало мебели. Зато был круглый стол в центре, ворох бумаг на нём и сидящий в углу Сурадж, что с тяжёлым взглядом исподлобья наблюдал за мной.

– Ты слишком исхудала и побледнела, – сказал он, а потом поднялся с места и начал неспешно приближаться ко мне, – В твоих глазах больше нет блеска. Твои плечи поникли. На устах больше нет улыбки. Этого ты хотела, когда заставила стражей наказать тебя?

Я заставила? Пожалуй, в прошлой жизни, когда я ещё верила, что свободна и скоро покину дворец, я бы возмутилась и выразила свой решительный протест. Но теперь, когда в голове лишь вязкий туман и смертельная усталость сковывает всё тело, я только спрошу:

– А чего хотел ты, господин, когда лгал мне? Чего добивался, водя меня за нос и уверяя, что отпустишь на свободу, как только я закончу свою работу?

– Разве я обещал тебе что-то подобное? Помнится, ты спросила меня, когда получишь оплату за свою работу, и я сказал, что сразу же, как только покинешь дворец. А из дворца девушки твоего положения выходят только раз в месяц, чтобы побывать на городском рынке. Как только настанет базарный день, Сеюм отдаст тебе твой гонорар, и ты сможешь купить себе всё, что пожелает твоя душа. Так что не волнуйся, я выполню данное тебе обещание в назначенный день. Ты выйдешь из дворца и получишь деньги. А потом вернёшься во дворец с новыми платьями и украшениями и порадуешь меня своей красотой.

– Тебя? – невольно вырвалась из моих уст дерзкая усмешка. – С чего бы мне это делать? Ты посторонний мне человек. Может, по старосарпальским законам ты и можешь владеть моим телом, но вот мою душу ты не получишь никогда. Для меня ты просто сатрап Старого Сарпаля и ещё бывший работодатель. Ты мне не муж, не жених, даже не ухажёр, чтобы я красовалась перед тобой.

– Не ухажёр? – сверкнул он грозным взглядом, когда приблизился ко мне вплотную. – А все те дни, что мы провели вместе в саду, все те дни, что я угощал тебя и развлекал разговорами, ты не чувствовала, что моя страсть к тебе разгорается с каждым днём всё сильнее? Не видела нарождающейся любви в моих глазах? Не слышала приятных слов о твоём уме, твоей красоте и твоих умениях?

Что? Пока мы обсуждали в том стеклянном павильоне экономику и политику Аконийского королевства, Сурадж уже сгорал от страсти ко мне? А почему я этого не заметила? Потому что думала в тот момент о других вещах и была окрылена надеждой скоро покинуть дворец и вернуться домой к Стиану? Вот я слепая дура…

– Прости господин, – попыталась оправдаться я, – но в моей стране дежурные комплименты от работодателей я слышу всегда. Это часть деловой этики и норма в светской беседе. И комплименты никогда не обязывали меня становиться чьей-то любовницей. Это не в аконийских традициях. Прости, кажется, мы просто не поняли друг друга.

– Твои традиции глупы и бессмысленны! – воскликнул он и в нетерпении отошёл к столу, заставив меня съёжиться от эха, прокатившегося по залу. – Зачем мужчине хвалить женщину, если он не хочет обладать ею?

– Просто из вежливости, – осторожно прошептала я. – У нас так принято.

– А здесь принято иначе. И тебе придётся с этим смириться и выучить новые правила.

– Я не смирюсь.

Кажется, мои слова его немало удивили, потому как он обернулся и, глядя мне в глаза, спросил:

– Почему?

– Почему? Да потому что я не Нафиса, не Кирти и не Дипика. Я другая. И моя жизнь до того дня, как я попала в этот дворец, была совсем иной. Неужели ты думал, что я обрадуюсь твоему обману и кинусь тебе в объятия? Ты думал, я, рождённая свободной, смирюсь с участью рабыни? Думал, я забуду человека, которого люблю и которому отдала своё сердце? Нет, этого не будет. Лучше я вернусь в тот чулан, куда меня запихнули твои люди, и умру прямо там, не видя белого света. Потому, что хотя бы там я буду свободна от людской подлости и вранья.