Агент на передовой - Джон Ле Карре

— С тебя довольно? — вскрикивает он, с вызовом развернувшись ко мне всем своим компактным телом. — Так вот зачем ты сюда приехал, кусок имперского английского говна? Чтобы я предал её вторично?

Он вскакивает.

— Ты с ней спал, похотливый кобель! — Он уже орёт на меня. — Думаешь, я не знаю, что ты трахал всех баб в Триесте? Ты её трахал, признавайся!

— К сожалению, не имел такого удовольствия, Аркадий, — отвечаю я.

Он рванул вниз, энергично работая локтями. Я следую за ним по голому чердачному полу и дальше вниз по лестнице. Когда мы выходим на корт, он хватает меня за плечо:

— Помнишь, что ты мне сказал в первый раз?

— Конечно помню.

— Повтори!

— Извините меня, консул Аркадий. Я слышал, вы хорошо играете в бадминтон. Как насчёт дружеского поединка между двумя великими союзниками времён Второй мировой войны?

— Давай обнимемся.

Я его обнимаю. Он жадно прижимает меня к себе и почти сразу отталкивает:

— С тебя лимон в золотых долларовых слитках, на мой швейцарский счёт. Вонючие стерлинги не принимаются. Если не заплатишь, я всё расскажу Путину!

— Аркадий, ты уж меня прости, но мы на мели, — отвечаю я, и мы оба улыбаемся.

— Ник, больше сюда не приезжай, слышишь? Все мечты остались в прошлом. Я тебя люблю, но если снова пожалуешь, убью на месте. Честное слово.

Он снова меня отталкивает. Дверь за мной закрывается. Я снова стою во дворе, освещённом луной. Лёгкий бриз. Я чувствую на щеках мокрые следы от его слёз. «Мерседес» мигает мне передними фарами.

— Ну что, разделали отца? — спрашивает Дмитрий.

— Считайте, что ничья, — отвечаю я.

Он возвращает мне наручные часы, бумажник, паспорт и шариковую ручку.

* * *

Двое спецназовцев, которые меня обыскивали, сидят в вестибюле, вытянув ноги. Они не поднимают глаз, но когда я, поднявшись по лестнице, оборачиваюсь, их взгляды устремлены на меня. На спинке моей кровати с пологом на четырёх столбиках дева Мария милосердно взирает на совокупляющихся ангелов. Сожалеет ли Аркадий, что на полчаса впустил меня в свою истерзанную жизнь? Может, подумывает о том, что лучше не отпускать меня целым и невредимым? Он прожил столько жизней, сколько мне и не снилось, и ни одну пока не закончил. По коридору кто-то тихо прохаживается туда-сюда. Мне предоставлена дополнительная комната для охранника, вот только его самого что-то не видно. Всё моё оружие — ключи от номера, английская мелочь в кармане и тело пожившего мужчины, бессильное против этих качков.

Крупная рыбина вроде меня. А то и покрупнее. О чём мы, б…, вообще говорим?.. С Валентиной если уснёшь, то уже не проснёшься… Все мечты остались в прошлом, слышишь?

Москва заговорила. Аркадий заговорил. Я заговорил — и был услышан. Дом Тренч порвал своё письмо в дисциплинарный комитет. Лондонское управление покрыло мои дорожные расходы, но такси до отеля в Карловых Варах им не понравилось. Оказывается, я мог доехать на автобусе. Русский отдел под временным руководством Гая Браммела посчитал агента Камертона действующим и готовым к использованию. А его непосредственный начальник Брин Джордан дал добро из Вашингтона, оставив при себе свои соображения по поводу моего несанкционированного визита к токсичному бывшему агенту. Предатель уровня Аркадия всегда вызывал некоторый переполох в голубятнях Уайтхолла. Агент Камертон, поселившийся в двухкомнатной квартире на первом этаже в Северном Лондоне, переслал аж три шифровки от своей номинальной датской пассии Аннеты, и их содержание взбудоражило нашу Гавань, откуда вибрации немедленно передались по возрастающей Дому Тренчу, Русскому отделу и Директорату по оперативным вопросам.

— Это Божий промысел, Питер, — шёпотом сообщает мне Сергей с благоговением в голосе. — Наверное, так задумал Господь: чтобы я оставался незаметным игроком в большой операции, о которой ничего не ведаю. Для меня это несущественно. Я лишь хочу продемонстрировать свои добрые намерения.

Но Перси Прайс, не желающий расставаться со своими подозрениями, установил наружное наблюдение в облегчённом варианте: вторник и четверг, с 14.00 до 18.00. Это всё, что Перси может сейчас себе позволить. Сергей поинтересовался у своей патронессы Дениз, согласится ли она выйти за него замуж, если он получит британское гражданство. Она подозревает, что его дружок Барри нашёл другого партнёра, и Сергей, не готовый к такому повороту, решил, что он теперь традиционной ориентации. Перспективы их союза представляются мне призрачными. Дениз лесбиянка, и у неё есть жена.

Шифровка из Московского центра одобряет его выбор жилья и требует от Сергея подробной информации о двух других северолондонских районах — наглядное подтверждение перфекционизма Аннеты. Особый упор делается на публичные парки: пешеходный и транспортный доступ, время работы, присутствие охранников, смотрителей и «бдительных элементов». Их также очень интересует расположение скамеек, беседок, эстрады для оркестра и наличие парковки. Наша радиотехническая разведка докладывает о необычно оживившемся дорожном движении вокруг северолондонского представительства Московского центра.

После возвращения из Карловых Вар мои отношения с Домом Тренчем переживают вполне ожидаемый медовый месяц, даже притом что Русский отдел незаметно отстранил его от всего, что связано с операцией под кодовым названием «Звёздная пыль» (ЗП), — так компьютер нашего Главного офиса рандомно окрестил наблюдение за обменом информацией между Московским центром и агентом Камертоном. Но Дом, как всегда, убеждён: всё ещё можно переиграть, и по-прежнему пребывает в возбуждении от того, что под моими отчётами стоит и его имя. Он понимает свою зависимость от меня, и его это напрягает, чему я про себя радуюсь.

* * *

Я обещал Флоренс позвонить, да всё откладывал из-за этой эйфории. Вынужденная передышка, пока мы ждём решающих инструкций из Московского центра, даёт мне подходящий момент исправиться. Прю уехала на выходные за город к больной сестре. На всякий случай звоню, чтобы проверить. Её планы не изменились. А вот Флоренс я не стану звонить ни из Гавани, ни со служебного телефона. Придя домой, я съедаю холодный пирог с мясом и почками, выпиваю две порции скотча и, вооружившись мелочишкой, прогуливаюсь до одной из последних в Баттерси телефонных будок, где набираю номер, который она мне дала. Я ожидаю включения очередного автоответчика, но вместо этого слышу голос запыхавшейся Флоренс.

— Подождите, — говорит она и, закрыв ладонью трубку, кому-то кричит в пустом, судя по звуку, доме. Слов я не могу разобрать, зато слышу эхо голосов, словно на морском пляже, сначала женский, потом мужской. И снова мне, чётко и деловито: — Да, Нат?

— Ещё раз привет.

— Привет.

Если я ожидал услышать нотки раскаяния, то их нет ни в её голосе, ни в эхе.

— Я звоню, потому что обещал. У нас остались кое-какие вопросы, — говорю я и сам удивляюсь, что вдаюсь в объяснения, хотя объясняться должна она.