Останься со мной навсегда - Назира Раимкулова

Затем она подошла к Атаю и начала осмотр.

— Как ты?

— Да, ничего, нормально? — Атай прикоснулся к руке Наристе, — ты прости меня…

— За что? — женщина внимательно посмотрела в глаза Атаю.

— За всё, — он опустил глаза. — За мою ложь, за мою трусость…

— Не надо… об этом. Всё прошло, Атай. У тебя своя жизнь, у меня своя. Тебе лучше не волноваться, а то придется совсем распрощаться с работой.

Наристе улыбнувшись, похлопала по руке Атая и удалилась. Он был уничтожен. Уничтожен её равнодушием, её спокойствием. Она так уверенно это произнесла, что не оставалось никаких сомнений в её правдивости. Атаю стало тоскливо. В выходные он представлял себе, как признается Наристе в своих чувствах, несмотря на то, что у неё, скорее всего, есть семья. Но он понимал, что если он не сделает этого, умирая, потом будет корить себя за то, что не смог сказать. И вот сегодня она сама прервала цепь их, так и не состоявшихся отношений.

После обеда соседа Атая выписали и он, пожелав ему скорейшего выздоровления, уехал в сопровождении своей многочисленной родни.

Атай решил прогуляться, и он отправился в скверик.

Проходя мимо поста дежурного врача, он краем уха услышал, что Наристе сегодня дежурит. В полной решимости, во что бы то ни стало поговорить с Наристе, Атай отправился гулять.

* * *

Октябрь в этом году выдался теплым, и позднее солнце радовало глаз. Атай прошёл вдоль своего корпуса и спустился к беседке, там никого не было. Он сел на скамейку и вдохнул воздух. Ему захотелось растянуться здесь же и всем телом вдыхать это осеннее благоговение, застыть и повиснуть в воздухе осенним желтым листом, потом подняться подгоняемым ветром в небо и, медленно раскачиваясь в такт вальсу, падать вниз раз, два, три, раз, два три, раз…

Так он просидел около часа. Побывав один на один с самим собой, он успокоился и вернулся в палату.

Наристе закончив работу, спросила у дежурной сестры о состоянии одного из пациентов, получив удовлетворительный ответ, направилась в ординаторскую.

* * *

Дверь тихо отворилась. Наристе подняла глаза. Это был Атай.

— Наристе, нам надо поговорить. — Он зашел в комнату и сел напротив неё.

— Атай, нам не о чем с тобой разговаривать, я же тебе еще утром сказала. Не стоит. Поверь, — она устало перелистала историю, лежавшую перед ней, и снова углубилась в её изучение.

— Я не уйду, пока мы не поговорим, — спокойно произнес Атай. Он продолжал смотреть на неё внимательно, стараясь увидеть и прочесть эмоции.

Наристе отложила бумаги в сторону и, сложив руки, словно школьница сказала: «Хорошо, говори».

Атай не волновался.

— Знаешь, я должен был сделать это давно, но не решался. Я боялся, что ты не захочешь меня слушать. Но я знаю, что я обязан это сделать. Я поступил нечестно по отношению к тебе и полностью осознаю свою вину. Ведь если бы тогда я не повелся на поводу своей эгоистичной страсти, я бы… ну, у нас бы…

— Ничего не было, — продолжила Наристе. — У нас с тобой ничего не было, и нет. Ты это хотел сказать?

— Нет не только это. Все эти годы я думал о тебе, но вновь из-за своей трусости и малодушия даже не пытался искать тебя, чтобы сказать тебе об этом. Я ведь любил тебя по-настоящему. Очень сильно. Только когда женился, понял это, но было поздно.

— Да, Атай, поздно. И сейчас тоже поздно. Мы с тобой разные люди, у каждого из нас своя история любви, жизни и даже болезни, — попыталась пошутить Наристе.

— Нет, Наристе, сейчас самое время мне сказать тебе обо всем, иначе потом будет совсем поздно и невозможно. Прости меня за мое малодушие, за мою неспособность сделать тебя счастливой. Я понимаю, как глупо, наверное, это сейчас звучит, но все же. Наверняка, у тебя есть мужчина лучше, чем я. Я думаю, он по достоинству оценил твою честность, открытость и душевную чистоту. Но все же знай, что в твоей жизни был и такой человек, как я… как недоразумение, как разочарование, как осенний лист, улетевший в зиму. Прости.

Наристе молчала. Атай не найдя больше слов, повернулся и вышел.

* * *

Через десять дней, пройдя курс лечения, Атая должны были выписать. В этот день он купил букет цветов и передал их Наристе через одну из медсестер. В цветах была записка: «Что бы ни было в твоей жизни, знай, что я любил тебя, и буду любить до конца жизни».

Наристе прочитав записку, долго не выходила из кабинета. Потом коллеги, увидевшие её заплаканную, недоуменно расспрашивали, что случилось. Но Наристе лишь улыбалась и говорила, что ничего страшного.

Она не могла понять, почему даже через столько лет не может ненавидеть Атая? Почему он всё ещё был для неё небезразличен? В её жизни, кроме него, так и не нашлось места ни одному мужчине. После потери ребенка, к ней поступали предложения руки и сердца, попытки ухаживания со стороны коллег и не только. Но Наристе не могла безрассудно довериться новым чувствам и распылять свою жизнь на людей, к которым ничего не испытывала. Мать не раз в разговоре с ней, говорила, что ей было бы спокойнее знать, что у неё все наладится и будет семья. Но Наристе, так и не оправившаяся после смерти дочери, боялась вновь испытывать судьбу. В ней жили страх и боль. Они усилились, когда год назад её мама тихо ушла во сне, оставив Наристе наедине со своими мыслями и одиночеством. Её спасала работа, которую она любила и понимала, что многое зависит от её профессионализма. Были, конечно, в её карьере и летальные исходы пациентов, но это были совсем безнадежные пациенты, которые в силу возраста и запущенности самой болезни, не имели ни малейшего шанса выжить. Но даже это Наристе переносила, как свою личную утрату. Странно распорядилась с ней судьба, рассуждала она. Сама лечит людей от сердечных болезней, но и у неё у самой есть своя боль, врожденная патология желудочка, как физическая, так и боль сердечной любви — душевная. Она не разлюбила Атая, она лишь думала, что не любит его. На самом деле, ежедневно думала о нем, засыпая и просыпаясь. Думала о его судьбе, которая благословила его женой и ребенком. Лишь одного не знала Наристе: что овдовел Атай, через три года после женитьбы. Ей было неудобно расспрашивать о нём своих знакомых. Что они могли подумать о ней?

Да, и какое её, Наристе, дело до жизни Атая? Зачем её вдруг будет интересовать жизнь семейного мужчины. Боязнь быть осужденной останавливала её. Ведь она помнит взгляды соседей и сочувствие сокурсников по поводу появления у неё живота. Для многих так и осталось загадкой, кто мог быть отцом ребенка. Наристе упорно молчала и на жалобу матери, что будь отец жив, такого бы не случилось, она лишь отмалчивалась. Речи об аборте не могло и быть. Она, как только поняла, что беременна, решила для себя, что оставит ребенка, что бы ни случилось. Но судьба распорядилась иначе. Беременность, протекавшая хорошо, ничего не предвещала, и в положенный сроку Наристе случились схватки. Она сама села на троллейбус и приехала в роддом возле Ошского рынка. Но потом всё пошло не так. Схватки не прекращались сутки. Наристе ослабла и, не имея возможности выспаться, стала чувствовать себя плохо. Давление стало то подниматься, то опускаться, сердце начинало колотиться с бешеной силой, затем вновь затихало и билось еле заметно. Врачу, принимавшему роды, она ни словом не обмолвилась о своем здоровье и потому, когда в очередной раз усилилась боль внизу живота, ей стало плохо. Не будь рядом опытной медсестры, возможно, и Наристе не было бы сейчас в живых. Но ценой жизни маленького человечка была спасена её жизнь. Вот и сейчас думая о встрече с Атаем через столько лет, она снова и снова погружалась в воспоминания, и полученный букет с признанием разбудили в ней былые чувства. Она поняла, что прошло время боязни жить. Что если сейчас она не будет жить, то никогда больше не сможет прожить и испытать снова эти чувства.