Доброй ночи, любовь моя - Ингер Фриманссон

Огромная машина скользнула так близко, что ее окатило брызгами. Вертолет принадлежал морскому флоту. Он курсировал взад-вперед вдоль береговой линии, она видела, как пилот, перегнувшись, что-то высматривает внизу. Кто-то провалился под лед? Кто-то именно в этот момент, именно сейчас борется за жизнь в ледяной воде?

* * *

А может, Жюстины и дома нет. Эта мысль явилась, когда она поднялась на крыльцо и позвонила. Никто не открыл. Она немного подождала и снова позвонила. Из-за двери донеслось слабое шлепанье, она отступила на одну ступеньку вниз.

Жюстина была дома, одежда как жеваная, будто Жюстина в ней спала. На одной ноге – толстый шерстяной носок.

– Берит? – удивилась она.

– Да, это я... Могу я на минуту зайти? Или ты занята?

Жюстина отступила в сторону:

– Нет, проходи.

– Я тут цветы привезла и... вино. Я же весь твой глинтвейн в субботу выпила... Я подумала... зайду вот так... незваной гостьей.

– Ерунда! Раздевайся.

Жюстина направилась к кухне, и Берит заметила, что она хромает.

– Что с тобой стряслось?

– Ничего особенного, поскользнулась во время пробежки. Чистое безумие бегать зимой, теперь я понимаю. Но это скоро пройдет, мне уже лучше.

– Ты ничего себе не сломала?

– Нет. Эта нога у меня вообще слабая. Я частенько ее подворачиваю.

– Подворачиваешь?

– Когда в следующий раз навестишь меня, все уже будет о’кей. Тогда, может, на прогулку сходим. Посмотрим на старые места. На школу и...

– Ты сейчас ничем не занята? А то, может, отрываю тебя от чего-нибудь важного?

– Вовсе нет.

– Ты не против, если я ненадолго останусь?

– Совсем нет. Давай вина выпьем, а? Который час?

– Вообще-то я вино тебе принесла, я вовсе не собиралась вылакать его сама.

– Открой, пожалуйста, бутылку. Штопор в верхнем ящике. Устроимся в библиотеке, как в прошлый раз. Там уютнее всего.

Они поднялись по лестнице. Берит снова увидела афиши с карамельной фабрики Жюстининого отца, они висели вдоль стен на лестнице как и раньше, прошлое возвращалось.

– Помнишь, как ты нас пастилками «Санди» угощала? – осторожно спросила Берит.

– Может, и угощала.

– У тебя была прорва коробочек с пастилками.

– Да, папа вечно их приносил, мне они в конце концов до чертиков надоели. Захотелось, чтобы во рту появился другой вкус, кроме этих «Санди».

– Тебе можно было обзавидоваться... Папаша – владелец конфетной фабрики!

– Да ладно!

* * *

В библиотеке на подоконнике сидела птица. Она повернула к ним голову и испустила крик. Берит вздрогнула, едва не выронив бутылку.

– Ой, он тебя напугал?

– Ужасный крик...

– Он просто напоминает.

– Что напоминает?

– О себе. Чтобы мы не забывали про него.

– Разве ж такое забудешь. А он на тебя никогда не нападает?

– Нападает? Нет. С чего бы он стал нападать?

– Не знаю. Но я бы вряд ли доверяла дикому животному.

Жюстина забрала у Берит бутылку и налила им вина. Они подняли стаканы в знак приветствия и сделали по глотку.

– М-м-м, – промычала Берит. – Совсем неплохо. Вообще-то я многовато вина пью. Но это так вкусно, так хорошо на душе становится.

Снова послышался гул вертолета, казалось, он кружит прямо над домом. Птица захлопала огромными крыльями, завертела головой.

– Кто-то провалился под лед, – пояснила Жюстина.

– Откуда ты знаешь?

– Передали по местному радио.

– Ужас какой.

Жюстина кивнула:

– Такое каждый год случается. Дом мой так расположен, что я в курсе событий.

– А разве лед не слабоват, чтобы по нему ходить?

– Где-то он вполне крепкий, а где-то и тонковат. Людям не мешало бы быть поосторожнее. Да ведь полно же дураков.

Жюстина засмеялась и снова подняла бокал.

– Выпьем за них! – воскликнула она. – За дураков!

Чуть позже она спросила, что у Берит с работой.

– Как там, тебя уволили или нет?

– Издательство переедет в Лулео. Шеф говорит, что мы тоже можем за ним последовать. Но кому охота в Лулео переезжать?

– А у тебя есть выбор?

– Не знаю... Я ничего больше не знаю... Я по ночам спать не могу...

К глазам подступали слезы, от которых она слабела, становилась уязвимой.

– Ну вот, снова разнюнилась.

– Это все отчаяние, засевшее в тебе. Как и в каждом из нас...

Жюстина вытянула руку и заворковала. Птица немного потопталась на окне, потом, неуклюже взмахивая крыльями, подлетела к ней.

– Даже в птице, – добавила она. – Он тоскует по самке. Конечно, он этого не осознает, но что-то в нем растет такое, что делает его слабым, нежным. Скоро посветлеет, скоро весна придет. Тогда эта тоска вырастет до меланхолии, так бывает со всеми, пока мы живы.

– Жюстина... когда мы были маленькими...

Она уже не могла сдерживать слезы, голос ее дрожал.

Жюстина быстро сказала:

– Расскажи мне про своих мальчиков.

– Моих... мальчиков?

– Да. Какой жизнью они живут, эти молодые, у кого вся жизнь впереди? Впадают ли они когда-нибудь в уныние?

Берит достала из сумки упаковку бумажных носовых платков. Высморкалась, в голове у нее гудело.

– В уныние? Нет, я не думаю.

– Они работают?

– Они... оба учатся. Только не знают, кем хотят стать. Во всяком случае, в издательское дело они не пойдут, я им отсоветовала.

– А девушки у них есть?

Берит кивнула.

– Но они совсем из другого мира. Молодые, худые, красивые. Когда я на них смотрю, то особенно остро чувствую, что я из прошлого.

Жюстина посадила птицу на стол между ними. Та развернулась к Берит, вытянула шею и зашипела.

– Ой, Жюстина... не могла бы ты...

– Ты его боишься. И он чувствует это. Постарайся расслабиться.

Берит хлебнула вина и осторожно протянула руку. Птица разинула клюв, глотка у нее была большая и алая.

– Он меня насквозь видит, – прошептала она. – Я ему не нравлюсь.

– Вовсе нет. Не обращай на него внимания. Ладно, давай пересажу его.