Поленька - Анатолий Никифорович Санжаровский

Я не пошёл в колхоз, я запретил всему семейству вписываться туда… Так и рви меня одного! При чём тут моя больная хозяйка? При чём тут мои сыны Никита, Михаил, Иван? При чём дочка Мария? При чём тут невестка Поля? На конце концов при чём тут годовалый внук Митрей? — дед тронул колыбельку на цепи, накинутой на крюк в потолке. Мальчик проснулся с приходом конвоиров, сторожко таращился на них и теперь, услышав своё имя, бездольно заплакал. — При чём тут парень годовик? Что, не помучивши его, ваша хвалёнка власть рухнет? Что, на детском горе она и дёржится? На детской слезе в советский рай въезжает? Шакалья ваша власть! Шакалья! Даже без суда гоните!

— А зачем суд? Это когда ссылка, суд нужен. А тут высылка… Всего-то… Безо всякого суда! Ты даже голосовать можешь! И все ваши… Хватя, дедушара, аллилуйку за хвост тянуть! Собирайсь и на подводу. Краснуха[46] на запаске уже заждалась…

На их красном вагоне было мелком нацарапано: «Скоропортящийся».

Ни в долгие дни, пока красный состав тащился на север, подолгу отпыхиваясь в тупиках суматошных станций, ни после, в бесконечные заполярные ночи, Никита и словечком не намекнул Поле про её грех. Напротив. В чужедальней стороне он как-то ясно почувствовал виноватым во всём себя. Ну да, говорил себе, оставаясь наедине со своими мыслями, если подумать, так разве её не понять? Она ж честно созналась в первый же день, что любит другого. А любивши да разом с корнем из души — это только у того и получается, кто вовсе не любил, кто только трещал про ту любовь. Разве она что-нибудь скрывала? Врала? И если по старой памяти Горбылёв забрёл на старую стёжку, какой я судья в этом клубке бед сердечных? Отлепись я от неё сразу, она, может, и дохороводилась бы до венца со своим Серёжиком. А раз я сам полез к ней не силком ли, взявши в помогайлы жадину её батечку? Кого теперь винить кроме себя? Досталась гадине виноградная ягода…

Конечно, ягода Поля. Его сжигала жажда поскорей замыть свою вину перед ней. Если в Криуше он раскладывал работы на мужские, на женские и уж не за свою и за золото не брался, — мог и отец подструнить, или ты не казак, что за бабьи хлопоты хватаешься? — то теперь, оказавшись на заполярных высылках, зажили они ладней, согласней, и Никита не различал, где в доме чья работа. Подбегала свободная минута, ломил все подряд. И обед сварит, и пол помоет, и пристернёт что по мелочи, и ночью к ребёнку встанет, покачает… За старушкой матерью шибко не разгуляешься. Часто и тяжело она хворала, ей самой нужна была подмога.

На вторую весну, в мае, нашёлся у них Глеб. Три года спустя, родился и третьяк, Антон. Вот тебе и полное хозяйство в дому.

Может, так бы и примёрзли, прожили б они за Поляркой, не получи однажды письмо от Полиных стариков. Сели читать. В обычае, Поля слушала, по временам просила повторить понравившееся или непонятное место. Непонятных мест было густо, потому что и из Никиты был чтец никудышный. На двоих один класс путём не кончили. Отходил Никитка в первый до Николы, отец и скажи, хватит попусту жечь монастыри (протирать штаны), и этого довольно за глазоньки. Читал Никиша по слогам. Длинное слово бралось с отдыхом посередине. Пока одолевал он конец, Поля порой умудрялась забыть начало. Разгадывалось всё сначала. Сам Никиша, еле-еле разбирая руку Анюты, Полиной товарки, сестры Сергея, — писала старикам под диктовку и читала ответы — трудно вникал в соль письма. Почти вся его энергия уходила на прочтение, на выкрикивание раскрытых с превеликим усердием слов. Казалось, Анюта в зло писала так, что сам архиерей не поймёт. Даже Поля деловито пускала глаза в листок, манило помочь мужу.

Весь вечер забирало письмо. Прочитав его раза три, Никита выучивал его чуть ли не наизусть. И если потом Поля спрашивала про что-нибудь из письма, он не лез в конверт, куда складывали все собачанские и криушанские грамотки, по памяти говорил интересное ей место.

Обыкновенно, получение и чтение письма превращалось в маленький семейный праздник. Как-никак вестонька с Родины. Из ДОМУ!

В противовес прежним эта читка вышла какой-то невесёлой, смятой.

Никита невпопадку повторял не ясные Поле места, проглатывал целые слова, не то что окончания, всё спешил отпихнуть письмо в сторону. Поля уже привыкла к Анютиной руке, знала, что та всегда кончала одной и той же привеской «Писала Анюта» и тут же ставила дату. На этот раз ниже даты курчавились ещё строчки. Совсем другая рука. Чёткая, уверенная, смелая, сильная. Полю заподкусывало разведать, что ж то за слова, кто писал. И чем ближе подбирался к той пришлёпке Никита, тем всё заботливей, всё просительней заглядывала она ему в глаза.

— «Писала Анюта. 15 мая». И всё… — Никита воткнул письмо в конверт.

— На этом всё?

— Добавки не прислали.

— А под Анютой, под числом что подлеплено? И сбоку ещё что-то, на поле, поперёк? Рука совсем свежая. Другая.

— Руки все одинаковые. Непонятные.

— А ты всёжки своими словами скажи, шо там.

— Да ничего стоящего. Про порядок в танковых частях… «У нас всё в порядке». Очень интересно?'

Чисто бабьим чутьем уловила она, что бухнул он то, чего не было.

Бухнул и заалел. Враньё ему не давалось.

— Ты сказал три словка, а там вроде до паралика было накидано!

— Растянуть, размазать можно и одно слово на весь лист. Не веришь, так читай сама! — Он угрюмо подтолкнул к ней по столу письмо и вышел.

Поле стало не по себе. Он что-то скрывал от неё? Что именно? Наутро ей пришла мысль показать приписку одной своей письмённой товарке. Едва Никита ушёл к себе на распиловку в лесопильный цех — обычно он уходил первым, по пути заводил Митю в детский сад, — кинулась она к конверту. Вчерашнего письма не было.

«Старые письма годами целёхоньки, знай себе пыль копят, а это в мент исчезло? Да что в нём такое было? Тут какая каверза да и буянит!»

Чутьё не обманывало Полю.

Ни звука не сказала про пропавшее письмо. Под сурдинку наладилась ждать, как оно всё покатится. Заприметила, стал её благоверушка какой-то рассеянный, всё больше молчит. В лице толклись досада, недоумение. Казалось, недоумевал он только потому, что таил от жены что-то такое, что никак не мог ей сказать, и это вынужденное молчание угнетало его, било.

А в конце нового письма была эта