Поленька - Анатолий Никифорович Санжаровский

— Свято-оха! Он тебя в позор втолок по ноздри, а ты… Бабу твою он не тронувши? Может, игде в леске невинность ей вставил? А? Громче! — Пётр всей пятернёй надставил ухо. — Не слышу.

— Тебе не вставил? И заспокойся. Своей беде я как-нибудь сам вложу ума.

9

Ты прости, село,

Прости, староста,

В края дальние

Пойдет молодец.

Наперёд Поли молва вломилась в Криушу. Молва пеше не ходит, молва угорелой сорокой напрямки со двора на двор, из хаты в хату, из окна в окно лезет.

— О! Видали! Как Полька с этим с куриным жеребчиком из района… И не варили пива, да наделали там ди-ива!..

И следовало такое прибавленьице, отливались такие новые колокола, что только остаётся подивиться, как молодая жена все ещё смела ходить по земле. Давно, ах, раздавно, гневились толки, надо упечь её живьяком в самое в главное пекло.

Отходили дни.

Молва всё таскала небылые слова. Что же делать? Всякому на роток не вскинешь платок. И Поля, и Никита, и старики почернели с лица.

Едва отмолотились, старик и скажи Никите:

— Худую молву, ёлка с палкой, эту злу траву, скосить можно лише чужой сторонкой.

— Отец, нет в Вас христианской души. Это ж намёк. Кидай родителев домок да с глаз вон? Не так ле? — в растерянности спросил сын.

— А то ж как ещё? И чем дальше, тем лучшей. Что вам-то? Кости молодые, руки в крепости. Завербуйся куда и с Богом. С отъездом хула примрё.

Ранней ранью, на самой кочетиной прекличке, Поля и Никита унеслись в Калач к уполномоченному по переселению.

— Сам Днепр! ГЭС строить?

— Не. Не пойдёт, — отмахнул Никита предложение уполномоченного. — Это ж где-то в недальней стороне. Тестюшка чумаковали, так говорили что-то за Днепр. Нам понадальше куда.

— Ну, Ростов. Сельмаш.

— Не. Мимо и Ростов. Это ж такая близь! Слыхал я про Ростов. Нам и слыхом чтоб не слыхали!

— Аллах его ведает, чего вы не слыхали… Не желаете юга — есть набор на север. Ну, Заполярка вот… Заполярушка… Ковда, лесозавод семь… Полгода — ночь… Во козырь какой!.. Не греет?

— А где это?

Уполномоченный — молодые застали его за чисткой на себе уношенного, с блёсткими пузырями на локтях пиджака — ударил щёткой в самый вершок карты во всю стену:

— Тут ваш рай! От Кандалакши крючочек вправо… Натуральный край света! Вот то рядом голубенькое — Белое море. Одна вода и вода. А повыше туда и вода уже чужая, и земли чужие. В году одне сутки! Полгода день! Полгода ночь! Темней неш у волка в желудке!

— По носу нам этот табачок. Работа-то хоть какая?

— Королевская! — хохотнул уполномоченный. — Хватай боле — кидай далее! Какое дело у чернорабочего… Приходит водой лес. Надо разгрузить… Там новое. Распиловка. Распили весь его на нужный ассортимент. А там погрузи уже готовый распиловочник. С работой не соскучишься. Арабить придётся по-чёрному…

— Нам не привыкать… Выписывай литер.

— Так и выписывай! — От удивления уполномоченный хлопнул щёткой по ладони. — Ты хоть утрудись спроси в подробностях, что там да как. Думаешь, мёд? Думаешь, дело стало за большой ложкой? Северюга! Холодищи! На берегу моря завод придётся ещё достраивать. А потом и вкалывать на нём как сто китайцев!. Не ручки с перьями со стола на стол перекладывать. Работёха — чёрная ишачка, работёха египетская… Солнца по полгода не видют. Во льдах примерзает!

— Да не стращай, — повеселел Никита. — Не в грозу коту сметана!

— Я не стращаю, а с литером погожу. Чтоб потом не кляли. Неделю подумайте.

— У нас всё давно обсказано-обкашляно. Неужель будешь год помечать, а два отвечать, утолкавши делу под красное сукно? Не тяни резину, порвёшь. Рисуй давай лучше литер.

— За моим рисунком дело не станет… Мне надо ещё в одной инстанции это ваше дело усогласовать. Думаю, всё промигнётся. Забегайте через неделю.

Но на второй день они снова были у уполномоченного.

— Отпихиваемся мы от Заполярки, — сказал Никита. — Дома в спокое сообща посудили-порядили что к чему… Зачем нам своей волей в такие северные страхи вламываться? Рисуй на Ростов…

— Заходите через неделю.

Но ждать неделю не пришлось.

Через три дня, ночью, двое с винтовками постучали в окно. Им открыли. Те, зевая, велели собираться всем. Взять можно только по жалкому узлику.

— Собираться? — Посреди комнаты Головок раскинул мёртвые руки. — За что?

— Он не знает за что! — помрачнели конвоиры. — Три годяры сибирского лесоповала отсипел ты или твоя кепка?[43]

— Но я отсидел! Своё!

— Вот за то и берём, что уже сидел… Плохо сидел… Ты отсидишь своё, когда поймёшь, чего от тебя надобно. Сидел, сидел полные три годяры, а до мысли вступить в колхоз не досидел. Когда ты дозреешь? Когда в ум въедешь?.. Но у тебя пляшет выбор. Пиши сей менток заявлению о приёме всем двором в колхоз и падай спи даль. Мы и одной твоей блошки не востревожим!

— Я без грамоты живу…

— Так мы за тебя напишем.

— От себя?

— Он ещё зубы мыть! Собирайсь живей. На сборы полчаса!

— Полчаса… Как жа так? Всем родом… Век наживай — и в полчаса всё спокинь?! Дом… Амбар с новиной[44]… Коровы… Лошади… Быки…Мельница… Покидай кому на растаск?

— Не горюй, дед. Власть не даст растащить твоё добро…

— Или она сама его и слопает?.. Так въясните, за что вы нас угребаете посерёдушке чёрной ночи?

— За грубость. Ты власти не груби. Зовёт тебя власть по-хорошему в колхоз — иди смирно. Не кочевряжься. Сейчас побеждает тот, кто проигрывает. Смирись, иди колхозствуй и ты в победе. Хата и всё такое останется при тебе. А не подкоришься… Пять раз по три ещё откукуешь за кружочком,[45] покуда с радостью не влетишь в родной колхоз. Власть терпеливая, власть уждёт…

— Всё это я уже пробега́л… Чего этой власти надо? Какой я в хренах кулак? Бумажный кулак! В колхоз не записался и объявила… обозвала кулаком. Захотела и обозвала… А там захотела и три годищи лесоповала всукала… Все налоги чуть не с переверхом сдавал… У меня в жись не бывало ни одного работника!

— А ехал бы на работниках, на тебе давно б каталась верхи госпожа Колыма… А власть с тобой нянчится, как с малым дитём. Всё ждёт, когда ты подумнеешь.

— Подумнела б сперва она, эта ваша властюра… Чего она ко всем лезет?