Солдаты холодной войны - Филип Таубман

«Я имею в виду, что это была действительно острая тема, – вспоминал Уилон. – Страсти накалились, репутация людей была поставлена на карту, люди страшно рисковали. …Я был поражен рассудительностью Перри в плане сбора фактов таким способом, как это делает хороший юрист, а потом он выкладывает их и отстаивает. Тут не было ни капли самоуверенности, зачастую присущей «свадебным генералам», которые появляются в Вашингтоне и утверждают, что являются большими спецами. Он вникал в суть проблемы и фактически выработал доводы, которые Хайланд и другие «старички» могли одобрить и потом отстаивать».

Вывод: ЦРУ и сухопутные войска были правы, новая ракета не была исполином. «В отличие от большинства рабочих групп эта группа пришла к недвусмысленному и единодушному заключению», – вспоминал несколькими годами позднее Перри.[155]Доклад внес свою лепту в понимание в Вашингтоне того, что, по сути, нет никакой пропасти между США и Советским Союзом. Если уж на то пошло, у Соединенных Штатов была более передовая ракетная программа. Ограниченные рамки советской ракетной угрозы были определенным образом подтверждены снимками советских ракетных баз, которые сделал первый американский разведывательный спутник в 1960 г. и начале 1961 года. После того как в 1961 году президент Кеннеди и министр обороны Макнамара были проинформированы о результатах, Макнамара сообщил корреспондентам о том, что не было никакой ракетной пропасти, и проблема вскоре потеряла свою остроту. «Соединенные Штаты способны планировать свои оборонные программы, опираясь на факты, а не на фантазии», – сказал Перри.

По инициативе Уилона Перри был снова брошен на ракетные проблемы во время кубинского ракетного кризиса 1962 года. К тому времени Уилон был заместителем директора ЦРУ, возглавляя его научно-исследовательские операции, включая спутники фоторазведки первого поколения. Когда части советских ракет были впервые замечены на Кубе на фотографиях, сделанных самолетом «У-2», Уилон был немедленно вовлечен в разбирательства вокруг этого кризиса, чтобы давать постоянные оценки разведданных в отношении ракетной угрозы.

13-дневный кризис подвел Вашингтон и Москву опасно близко к военному конфликту, который мог бы быстро превратиться в обмен ядерными ударами. Президент Кеннеди рассматривал ввоз советских ракет на Кубу как неприемлемую угрозу. В то время он еще не знал, что советские ядерные боеголовки также были секретно доставлены на Кубу, но понимал, что за прибытием ракет могут последовать боеголовки. Его ультиматум Кремлю с требованием вывоза ракет и приказ заблокировать дальнейшую транспортировку ракет морем, в случае необходимости с применением силы, довели кризис до точки кипения.

Будучи председателем Комитета по разведке управляемых ракет и астронавтики, Уилон курировал ночные аналитические бдения по поводу новых разведданных о советских ракетах, которые поступали в Вашингтон ежедневно. Он вместе с наилучшим американским фотодешифровщиком Артуром Ландалом каждое утро информировали президента Кеннеди о результатах своих наблюдений.

Перри был в срочном порядке вызван на помощь в Вашингтон. «Мне позвонили и попросили вернуться в Вашингтон, чтобы дать кое-какие советы, – вспоминал он. – Я ответил: «Прекрасно, я внесу коррективы в свои планы и вернусь на следующей неделе». А они сказали: «Нет, вы не понимаете. Мы хотим, чтобы вы приехали прямо сейчас». Поэтому я вылетел вечерним рейсом в Вашингтон. На следующее утро меня отвезли в аналитическую лабораторию. Я был поражен, увидев снимки советских ядерных ракет, размещенных на Кубе».[156]

Для Перри мирное разрешение ракетного кризиса оставило непреходящее ощущение того, что ядерная война зависела от одного неверного шага. «Каждый день я считал, что это мой последний день жизни на Земле», – сказал он.

Знакомство Дрелла с советской ядерной угрозой – и с оборонной технологией всего мира – также началось в Калифорнии. Проработав четыре года в качестве младшего преподавателя МТИ, Дрелл вернулся в Стэнфорд в 1956 году доцентом, снова на запад, привлеченный возможностью совместной работы с Вольфгангом К. Г. Панофским, еще одной звездой на небосклоне физики, который сам недавно перебрался в Стэнфорд из Беркли. Основным делом Панофского в Стэнфордском университете была разработка, создание и работа с мощным расщепителем атомов, линейным ускорителем в три с лишним километра длиной, который использовал мощные лучи электронов, чтобы устанавливать границы исследования по физике элементарных частиц.

Дрелл вскоре сдружился с Панофским, миниатюрным человеком с мощным интеллектом, известным для своих друзей и коллег как Пиф. Эти двое стали партнерами по физическим исследованиям и правительственной службе, как, впрочем, и близкими друзьями. Дрелл часто относится к Панофскому как к одному из своих героев, как и к Хансу Бете, еще одному ученому-ядерщику. В Панофском Дрелл нашел наставника, который помог ему разобраться в мире теоретической физики и познакомил его с областью контроля над вооружениями и научного консультирования на высоком правительственном уровне. По прошествии времени Дрелл стал первым помощником Панофского в Стэнфордском центре линейного ускорителя (СЦЛУ) и руководителем теоретической группы СЦЛУ.

«С самого начала, когда СЦЛУ был не более чем «Проект М», который размещался на складе университетского городка в Стэнфорде, Сид оставил более знакомый и удобный мир профессуры и бросился в авантюру с созданием совершенно новой лаборатории», – вспоминал в 1998 году Джеймс Бьёркен, студент Дрелла и его соратник, когда Дрелл оставил лабораторию.[157]

Под руководством Дрелла теоретическая группа СЦЛУ очень быстро приобрела репутацию мощного дискуссионного клуба, в котором ощущалась смесь прикладной и формальной теории, продуктивного сотрудничества с экспериментирующими учеными, а атмосфера была непринужденной, что превращало сложную физику, по словам Бьёркена, «не только в доставляющий удовольствие предмет, но которая становилась некоей забавой».

Дрелл обратился к Панофскому за советом в 1960 году после получения приглашения от другого знаменитого физика Чарльза Х. Таунса присоединиться к новой группе молодых физиков, которая создавалась с целью консультаций правительства по вопросам науки. Дрелл отчетливо помнит этот звонок спустя почти пять десятков лет. «Я был наверху вечером после ужина, и телефон зазвенел в нашей спальне. Я взял трубку. Это Чарли Таунс. Я знал, кто такой Чарли Таунс, но я никогда с ним не встречался».[158]

Таунс, который проделал принципиально новую работу в области микроволновой радиации (он был удостоен Нобелевской премии в 1964 году за свой первопроходческий труд, приведший к изобретению лазера), работал вместе с другими физиками над привлечением нового поколения ученых к вопросам обороны, поскольку поколение Манхэттенского проекта сокращалось. Успешный запуск Советским Союзом в 1957 году первого в мире искусственного спутника земли вызвал острую озабоченность в Вашингтоне по поводу того, что Соединенные Штаты находятся в опасном отставании от Советского Союза в научной и оборонной технологии.