Трудно быть ангелом - Анна Шехова

Однажды мы поссорились, уже лежа в постели, из-за какого-то очередного пустяка. Выговаривая Тиму что-то раздраженно-едкое, я почувствовала страстное желание немедленно встать и повышвыривать в подъезд среди ночи Тимовские свитера, брюки, шляпы, диски и прочий хлам. Я была почти готова это сделать и злобно прошипела:

– Выметайся отсюда! Хоть к Настасье, хоть к черту лысому!

– А может, наоборот?! – взорвался вдруг Тим. – Почему я? Это наша общая квартира. Может, это ты выметешься, если тебе так уж невмоготу?

В первый момент обида встала поперек горла заслонкой, и я ничего не могла сказать – только лежала, глядя в его спину, и глотала воздух вперемешку со слезами. Потом меня начало понемногу отпускать, и стало очевидно, что Тим в целом прав: это наша общая квартира, и если меня что-то не устраивает – я вольна уйти в любой момент. Почему же я не ухожу, если мне настолько непереносимо быть здесь, в одной постели с ним? И действительно ли я хочу, чтобы он сейчас встал и ушел? Я попробовала представить себе это, и в груди тут же тупым сверлом зажужжала боль.

Что же я делаю?

В темноте, чувствуя тепло Тима – моего любимого мужчины, я поняла, что угодила в ту самую древнейшую ловушку, куда сваливается большинство расходящихся пар. Все мои истеричные крики, гнев и жалящие слова – не более чем накипь на толстой корке боли, которая покрывает мою душу как короста.

Злость – хорошее обезболивающее.

В тот момент я поняла, почему отношения так часто рвутся со скандалом и скрежетом зубовным. Потому что так легче. Обиженной женщине не требуется много усилий, чтобы внушить себе, что мужчина, лежащий рядом в постели, – полное дерьмо, и замуж за него она вышла не по любви, а в результате временного помутнения рассудка. И чем быстрее он уберется из ее жизни – тем лучше. Сохранить дружбу и уважение? Помилуй бог! Какая может быть дружба с монстром, который испортил полжизни, причем лучшую половину?! Самая большая дружеская услуга, которую можно предложить, – это собранный чемодан!

То же самое происходит и с сильной половиной, которая в процессе разводов зачастую проявляет истинно женскую слабость. Опорожнив стакан темного пива, он с философской горечью вопрошает приятеля, или флегматичного кота, или – за неимением живой души – холодильник (о, я встречала многих мужчин, обожающих беседовать со своими холодильниками!): «Ну как же можно быть такой стервой?! Она же меня изъела своей ревностью! И ладно хоть повод был бы! Гуд бай, бэби, и к черту!»

Так намного легче – вышвырнуть человека из своей жизни разом, вместе с запахом одеколона, утренним треском кофемолки, разбросанной косметикой на журнальном столике, стопкой книг рядом с кроватью.

Потому что иначе придется признать, что все еще любишь и страдаешь от утраты, и пытаешься удержать то, что ускользает. Придется каждый день начинать с болью, не имея никакой возможности успокоить ее. И бог знает, как долго будет болеть…

Сколько бы гадостей за этот месяц я ни сказала Тиму, моя любовь к нему не угасла, и он по-прежнему был единственным желанным для меня мужчиной. Наши отношения рушились, и спасение их с каждым днем казалось делом не более перспективным, чем латать пробоины на «Титанике».

А потом произошел еще один эпизод, который окончательно разрушил мои иллюзии насчет того, что я справлюсь с ситуацией самостоятельно.

Боль началась, когда рабочий день еще не закончился. Сначала она была слабой и больше напоминала позывы в туалет. Я три раза за час добросовестно прогулялась по коридору от офиса до уборной, но облегчение каждый раз было очень кратким.

Постепенно ощущения усиливались и все больше походили на спазмы. Когда я вышла на улицу и направилась к метро, боль стала почти нестерпимой: от усилий, требовавшихся, чтобы держать себя в руках, на моем лице выступила испарина. Хотелось свернуться в клубок и умереть тут же, под газетным киоском. Никогда раньше я не испытывала подобной физической муки, и к боли добавлялся страх. Я чувствовала подступающую панику, и в голове билась только одна мысль – добраться до дома и выпить обезболивающее.

Дорога до дома была редким кошмаром: на своей линии мне повезло сесть, но это не принесло облегчения. Боль не утихала ни в каком положении тела, одна за другой шли жуткие спазмы – словно мочевой пузырь вот-вот лопнет от напряжения.

Уже бредя по Измайловскому бульвару, я тихонечко скулила, не в силах больше сдерживаться.

Наконец, добравшись до дома, сбросив пальто прямо на пол и не разуваясь, я дрожащими руками разворошила аптечку и проглотила сразу две таблетки. Затем рухнула на кровать, чтобы переждать. Но боль не давала покоя ни на секунду, и я вертелась ужом, пытаясь найти положение, в котором станет чуть легче. Мои попытки ничего не приносили: мир сжался до размеров комка внизу живота. Я ничего не видела и не слышала, лишь крутилась на кровати, стискивала кулаками подол платья и пыталась молиться: «Господи, избави, Господи, избави, Господи, избави…»

Господь не избавлял. Видимо, для чего-то мне нужно было помучиться. Прошло почти двадцать минут с того момента, как я выпила таблетки, но боль и не думала слабеть. Тогда я потянулась к телефонной трубке и впервые в жизни набрала номер 03.

– У меня очень сильные боли внизу живота. Пожалуйста, приезжайте.

Бойкая дежурная записала мой адрес и велела ждать. Когда раздался звонок, я, скрипя зубами, поднялась и выползла в коридор.

– «Скорую» вызывали? – в квартиру из темноты подъезда шагнул рослый красавец в белом халате, похожий на Ивана-царевича из русских сказок.

Голубые глаза, идеально правильные черты лица, почти офицерская выправка. Несмотря на боль, я не могла не усмехнуться. И теперь этому красавчику я должна рассказывать о том, что у меня сейчас от боли взорвется мочевой пузырь?

Задав мне несколько вопросов и прощупав живот, голубоглазый врач явно зашел в тупик. Доза но-шпы, введенная внутримышечно, облегчения мне не принесла и озадачила его еще больше.

– Я предлагаю вам ехать в больницу, чтобы сделать более полное обследование, – наконец предложил он. – Возможно, у вас аппендицит. Или что-то по гинекологии…

– Это не похоже на боли при аппендиците, – выдавила я. – У меня болит мочевой пузырь.

– Вы так хорошо в этом разбираетесь? – Он позволил себе чуть насмешливый тон.

Сил на возражения и вопросы у меня не оставалось. Как и выбора. Оставаться дома наедине с неизвестной болью было невозможно.

Пришедший Тим тихо и встревоженно наблюдал за моими сборами. Я взяла сумочку, бросила в нее паспорт, накинула куртку. Что еще? Меня мутило от боли, и я не могла сообразить, что мне может еще понадобиться.

– Я поеду с тобой, – сказал Тим, подавая мне плащ.

Я заплакала, уцепившись за его руку.

Всю дорогу до больницы мы сидели друг напротив друга, и Тим крепко держал мою руку в своей. А я – в те моменты, когда спазмы были чуть слабее, – думала о том, что вот это и есть судьба. Аннушкино масло, которое уже где-то разлито, хотя ты об этом еще не подозреваешь. Собираешься поехать в Кисловодск или в Турцию, пойти на работу или на свидание – а тебя на пути уже ждет масляная лужа, и все твои планы потеряют значение, и заседание литературного совета придется отменить.