В поисках Эдема - Джаконда Белли

Мелисандре стало нехорошо, она почувствовала некую нервозность, неожиданный страх, желание закрыть глаза и проснуться в надежном месте. Годами позже она истолкует это душевное состояние как предчувствие.

Машина пересекла металлическую решетку входа в здание бывшего колледжа. Перед этим Моррис остановил машину, чтобы посмотреть вниз, на освещенную софитами стадиона пристань. Баркас качался на воде, пока многочисленная группа подростков выгружала контейнеры. Здание же, напротив, находилось во мраке и тишине.

Странный контраст, подумала Мелисандра, заходя внутрь. Она ожидала застать здесь сцену, подобную увиденной на пристани, и уж никак не выключенный свет, не всеобщую спячку, окутывавшую коридоры, по которым они углублялись, слушая гулкий отзвук своих шагов на пути к комнатам Энграсии.

Моррис торопливым шагом шел впереди, оглядываясь по сторонам с очевидным ожиданием получить объяснение тому, что и ему казалось странным. На подходе к комнатам Энграсии все трое уже бежали, не находя причин для такой непонятной тишины. Моррис зажег свет и прошелся по помещению. Моментально проснувшись, попугай начал неуклюже летать по комнате, кричать и бить крыльями, которые Энграсия подрезала ему, чтобы он не улетел далеко.

Мелисандра инстинктивно приблизилась к Рафаэлю и снова скрестила руки на груди, не понимая, что она может сделать. Они ждали, пока Моррис закончит обходить комнаты. Он вернулся со словами, что Энграсию не нашел. Определенно, произошло что-то непонятное.

— Я думаю, мы напрасно так переполошились, — сказал Рафаэль. — Нет никаких признаков насилия, и, если бы что-то произошло, те, кто находятся на пристани, заметили бы. Уверен, что Энграсия и мальчишки где-то здесь. Нам не обязательно было, их слышать, здание такое большое, — добавил он, словно убеждал себя самого. Он вышел на балкон и выглянул во двор, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте.

Мелисандра первой увидела свет из окна комнаты.

— Моррис, Моррис, — позвала она. — Иди сюда, посмотри.

Сложно было понять, о чем шла речь. В глубине двора, возле печи для сжигания мусора, что-то блестело: какие-то светящиеся предметы, маленькие, круглые, двигались, излучая непонятный голубоватый свет.

— Боже мой! — воскликнул Моррис. — Что за чертовщина?

Резкий порыв ветра донес до них звуки смеха. Рафаэль, бегом спустившийся во двор, позвал их как раз в этот момент. Они поспешно спустились по лестнице.

— Я думаю, они там, — предположил Рафаэль. — Там, где этот свет. Я слышал голоса. Голос Энграсии.

Моррис включил фонарь на своей металлической руке, и все трое двинулись между отходами и прочим хламом к печи для сжигания мусора.

«Я не хочу думать, что это то, о чем я думаю», — сказал сам себе Моррис. — Не хочу. Это невозможно». Он обошел большой квадратный промышленный рефрижератор, вокруг которого валялись горы других сломанных холодильников, пробираясь вперед с осторожностью, боясь натолкнуться на покрытые ржавчиной моторы. Он протянул руку, чтобы предостеречь Мелисандру, чье учащенное дыхание слышалось где-то поблизости. Ветер раскачивал пальмы, отчего хрустели их ветви. Снова послышался смех. Небо было хмурым. Тощий полумесяц, словно дугообразная бровь или блестящая буква неизвестного алфавита, вырисовывался на мгновение в темноте и снова скрывался за скоплением облаков, которые ветер кружил, словно длинные космы волос.

Моррис не хотел думать о том, о чем думал. Это должно быть ошибкой. У него заболел желудок. От мыслей, что могло случиться, началась изжога. Он старался сосредоточиться, чтобы ни на что не наткнуться. Это было трудно. Даже средь бела дня едва возможно передвигаться по двору — повсюду ржавые трубы, лом, алюминиевые пластины. Он много раз говорил об этом Энграсии. Надо было как-нибудь на досуге привести побольше народа и вычистить все — это стало опасным. Он спросил себя, надевали ли мальчишки маски и костюмы, которые он им оставил. Мелисандра ничего не говорила. Моррис посмотрел назад и увидел, что они с Рафаэлем идут недалеко от него. Он поторопил их. Освещения на его руке было недостаточно на троих, а он не мог останавливаться и светить назад. Они почти добрались. Голоса, смех стали теперь отчетливее. За силуэтом печи уже не видно пальм. Слышалось завывание ветра, скрещивавшего пальмы, словно шпаги.

Ему показалось, что он увидел ее. Увидел сверкавшее во мраке лицо, выделявшееся на фоне остальных. Они сидели вокруг фосфоресцентного сияния. Озаренные светом женщина и мужчина. Мальчишки. Их руки, лица блестели голубоватым светом. Кто-то наклонялся и доставал опыленные руки из металлического резервуара в центре. «Только бы это было не то, о чем я думаю», — сказал себе Моррис. Он вышел из тени, увидел, как они все блестят, подошел к резервуару — цилиндру из плотного металла — и пока остальные молча валились на землю, словно нашкодившие дети, которых только что разоблачили, опустил металлическую руку в фосфоресцентный порошок.

Энграсия подошла к нему. Она раскрасила себя, как никто другой. У нее даже волосы блестели и зубы. Она казалась какой-то мифической Медузой. Великанша сказала Моррису, чтобы не омрачал им праздник таким траурным видом, ведь это всего лишь фосфоресцентный порошок. Им просто хотелось немножко поразвлечься, добавила она.

Моррис вытащил металлическую руку и взглянул на индикатор на панели инструментов. Затем повернулся к Энграсии и дал ей звонкую пощечину. Ее лицо сначала наклонилось в одну сторону, затем в другую. Одна. Вторая. Третья. Четвертая пощечина. Мальчишки бросились на него. Он ударил одного из них. Паренек упал на землю. Рафаэль, Жозуэ и остальные бросились к Моррису, чтобы остановить его. Частички света были теперь и на его рубашке и ботинках.

Энграсия не издала ни единого звука. «Наверное, она уже догадалась», — подумал Моррис, резко почувствовав слабость, опустился на землю, жестами показывая, что его уже не нужно сдерживать, и закрыл лицо руками, совершенно разбитый. Один, среди мерцающих лиц, рук, среди голосов, которые всё еще называли его профессором и просили объяснить, что с ним происходит, почему он сделал это, если они всего лишь развлекались. Это же невинная забава. «Они решили, что я сошел с ума, — подумал Моррис. — Поэтому они не напали на меня». Сама Энграсия сейчас приближалась к нему. Впервые за все время с момента их знакомства он разглядел тот ореол одиночества, окружающий ее подобно прозрачной и прочной стене.

Он посмотрел на них, сокрушенный, раскаивающийся в своей реакции. Гнев волнами разливался по телу, создавая ощущение возбужденного маятника, раскачивающегося в груди. «Я говорил ей, — подумал он. — Столько раз я ей об этом говорил».

Все смотрели на него выжидающе, испуганно. Нестерпимая усталость неожиданно овладела Моррисом. Он не хотел плакать и все же начал хрипло всхлипывать. «Они подумают, что я сумасшедший», — сказал он про себя. И протянул руку, чтобы дотронуться до Энграсии — Медузы.

— Мне очень жаль, — сказал он наконец. — Я прошу у вас прощения за то, что применил силу, но я столько раз говорил вам, чтобы вы были осторожны. Я говорил это именно для того, чтобы избежать подобного происшествия. Этот блестящий порошок, который так вас позабавил, — цезий сто тридцать семь. Радиоактивный изотоп. Смертельная доза варьируется между пятьюстами и шестьюстами бэрами. Я предполагаю, что каждый из вас получил по меньшей мере эту дозу… Вам станет очень плохо. Через несколько часов вы почувствуете приступы тошноты, жар, головные боли, появятся ожоги, у вас будет гореть кожа. Вы потеряете влагу и электролиты в межклеточном пространстве, у вас будет поражен спинной мозг, выпадут волосы… Какая глупость, боже мой, какая глупость!