Виновата ложь - Эмили Локхарт

Однажды купец решил отправиться в путешествие.

— Что привезти вам по возвращении? — спросил он.

Младшая дочь попросила наряды из шелка и кружева.

Средняя дочь попросила рубины и изумруды.

Старшая дочь попросила лишь розу.

Купец уехал на несколько месяцев. Для младшей дочки он заполнил сундук самыми разными нарядами. Для средней дочки он обошел все рынки в поисках драгоценностей. Но, только приближаясь к дому, купец вспомнил о обещанной старшенькой розе.

Он как раз проезжал по дороге вдоль высокой железной ограды. Вдалеке за ней был виден мрачный дворец. Купец с радостью заметил куст роз, росший прямо возле ограды, пышущий красными бутонами. Достать до куста не составляло труда.

Ушла минута, чтобы сорвать цветок. Купец прятал бутон в дорожный мешок, когда его остановил сердитый рев.

На месте, где еще секунду назад никого не было — купец был готов поклясться в этом, — стояла фигура в плаще. Огромное существо проговорило хриплым голосом:

— Берешь чужое, не думая о расплате?

— Кто ты? — спросил купец, дрожа.

— Достаточно сказать, что я тот, у кого ты крадешь.

Купец пояснил, что он пообещал дочери розу после долгого путешествия.

— Можешь оставить себе украденную розу, — сказало существо, — но в обмен отдай мне первое, что увидишь по возвращении. — Капюшон упал назад, открывая жуткое чудовище с огромными зубами и отвратительной мордой. Оно походило на помесь шакала с диким кабаном.

— Ты перешел мне дорогу, — сказало чудовище. — Посмеешь еще раз — умрешь.

Купец помчался домой, загоняя лошадь. Он был в миле от дома, когда увидел старшую дочь, ожидающую его на дороге.

— Нам пришла весточка, что ты приедешь сегодня вечером! — крикнула она, торопясь в его объятия.

Она была первой, кого он увидел по возвращении. Теперь купец знал, какую цену потребовало с него чудовище.

И что потом?

Все мы знаем, что Красавица влюбляется в чудовище. Вопреки тому что думает ее семья, она любит его за очарование и ум, за творческую натуру и чуткое сердце.

Конечно, он человек, и всегда им был, а вовсе не чудовищной помесью шакала с кабаном. Это была лишь ужасная иллюзия.

Беда в том, что в этом очень трудно убедить ее отца.

Тот видит лишь челюсти и зверскую морду, слышит жуткое рычание каждый раз, когда Красавица приводит мужа к нему в гости. Не важно, насколько он цивилизованный и эрудированный. Не важно, настолько добрый.

Отец видит дикого зверя, и его отвращение никогда не исчезнет.

Как-то вечером летом-номер-пятнадцать Гат кинул камешки в мое окно. Я высунула голову и увидела его среди деревьев в лунном свете, с сияющей кожей и глазами.

Он ждал меня у подножия ступенек на крыльце.

— Я остро нуждаюсь в шоколаде, — прошептал парень, — и хочу осуществить набег на кладовую Клермонта. Ты со мной?

Я кивнула, и мы вместе пошли по узкой дорожке, переплетя пальцы. Обошли дом и подошли к боковому входу, ведущему в прихожую, заваленную теннисными ракетками и пляжными полотенцами. Положив одну руку на дверь, Гат повернулся и прижал меня к себе.

Его теплые губы коснулись моих, наши руки соединились, там, прямо у входа в дом.

На мгновение мы вдвоем были единственными людьми на планете, с небесным простором, будущим и прошлым, разлитыми вокруг нас.

Мы прокрались в прихожую, а затем в кладовую, открывавшуюся с кухни. Комната была в старомодном стиле, с тяжелыми деревянными ящиками и полками, на которых стояли банки с соленьями, когда дом только построили. Теперь здесь хранили печенье, вино, чипсы, гнилые овощи и сельтерскую воду. Мы не включали свет, на случай если кто-то зайдет на кухню, но при этом были уверены, что в Клермонте ночевал только дедушка. Он ни за что не услышит ночью, как мы шумим. Днем он носил слуховой аппарат.

Мы стали копаться в поисках еды, как вдруг услышали голоса. Тетушки зашли на кухню, их речь была нечеткой и истеричной.

— Вот из-за этого люди и убивают друг друга, — горько сказала Бесс. — Мне лучше выйти отсюда, пока я не сделала то, о чем потом пожалею.

— Ты это не всерьез, — ответила Кэрри.

— Не рассказывай мне, всерьез или нет! — прокричала тетя. — У тебя есть Эд. Тебе не так нужны деньги, как мне.

— Ты уже впилась своими коготками в бостонский дом, — сказала мама. — Оставь остров в покое.

— Кто организовал похороны для мамы?! — рявкнула Бесс. — Кто неделями ухаживал за папой, кто разбирался с документами, выслушивал соболезнования друзей, писал благодарственные открытки?

— Ты живешь рядом с ним, — сказала мамуля. — Тебе это было удобнее всего.

— Я вела домашнее хозяйство с четырьмя детьми и пыталась сохранить работу! — воскликнула Бесс. — Вам такое и не снилось.

— У тебя был неполный рабочий день. И если я еще раз услышу о четырех детях, то закричу.

— Я тоже вела хозяйство, — сказала Кэрри.

— Вы обе могли бы приехать на пару недель. Но решили оставить разбираться со всем этим меня. Я ухаживала за папой весь год. Я бежала к нему, когда нужна была помощь. Я разбиралась с его слабоумием и горем!

— Не говори так, — возмутилась Кэрри. — Ты понятия не имеешь, как часто он мне звонит. Ты не знаешь, что мне приходится терпеть, просто чтобы быть хорошей дочерью для него.

— Да, черт возьми, я хочу этот дом, — продолжила Бесс, будто не слышала сестру. — Я его заслужила! Кто возил маму на приемы врача? Кто сидел у ее кровати?

— Это несправедливо, — заметила мама. — Ты знаешь, что я приезжала. И Кэрри тоже.

— «Проведать» ее, — прошипела Бесс.

— Тебе не обязательно было делать все это. Никто тебя не просил.

— Никто другой не справился бы! Вы спихнули все заботы на меня и даже не поблагодарили. Я загибаюсь в Каддлдауне, там ужасная кухня! Вы даже не заходите в дом, вас бы удивило, в каком он состоянии. Он почти ничего не стоит. Мама отремонтировала кухню в Уиндемире перед смертью и ванную в Рэд Гейте, а Каддлдаун остался прежним — но это не мешает вам двоим требовать с меня компенсацию за все, что я сделала и продолжаю делать.

— Ты выбирала картины для Каддлдауна, — отрезала Кэрри. — Ты хотела красивый вид. Только у тебя дом с выходом на пляж, Бесс, и все папино одобрение и преданность отходит тебе. Мне кажется, тебе должно быть достаточно. Бог тому свидетель, нам такого добиться невозможно.