Полезное прошлое. История в сталинском СССР - Виталий Витальевич Тихонов

Появление премии стало знаковым событием. Она стала формой «мягкого» контроля над культурной и научной жизнью Советского Союза. Лауреаты премии становились ориентиром для научных работников и представителей творческих профессий, а награждение наглядно демонстрировало, какие исследования правящий режим считает актуальными и полезными и чего ждет от других. В области литературы, искусства и гуманитарных наук идеологический прагматизм проявлялся особенно ярко. Но идеологическая актуальность обязательно должна была сочетаться с фундаментальностью трудов-лауреатов. Ценились работы, не являющиеся просто набором клишированных идеологем. Идейная лояльность должна была соседствовать с научным качеством. Были прецеденты, когда идеологически верные, но научно слабые работы отклонялись по причине их недостаточной основательности.

Сталинская премия (премия имени Сталина) была учреждена в конце 1939 года к 60-летию Иосифа Виссарионовича и стала высшей советской наградой в области науки и искусства. Критерии ее присуждения не отличались устойчивостью, регламент часто корректировался.

Непосредственная связь с «вождем» ставила эту премию в особое положение, придавала ей своеобразный статус награды от самого Сталина, который лично принимал участие в отборе конкурсных заявок. В общих чертах механизм присуждения был следующим. Выдвинутые работы рассматривал комитет по Сталинским премиям, куда входили крупные деятели партии, искусства и науки. Согласно положению о Сталинских премиях, комитет мог учреждать из своего состава секции по отдельным специальностям, а также привлекать к оценке экспертные комиссии, состоявшие из ведущих ученых, не входивших в состав комитета. Секцию по историческим наукам в годы войны до самой смерти в декабре 1943 года возглавлял Е. М. Ярославский. Поскольку круг профессионалов, принимавших решение, был явно небольшим, это, очевидно, приводило к лоббированию трудов хороших знакомых. Решение секции направлялось в отдел агитации и пропаганды ЦК, где высказывались дополнительные соображения. Затем списки с краткими аннотациями рассылались членам специальных комиссий, состоявших из членов политбюро и Совета министров, которые высказывали свои соображения. Видимо, особую роль в судьбе лауреатов играл В. М. Молотов. Последнее слово, несомненно, принадлежало Сталину. При этом, надо заметить, мнение комиссии по премиям могло серьезно разойтись с окончательным вердиктом правителей государства, хотя в подавляющем большинстве случаев они и совпадали.

Списки награжденных и их портреты печатались в главной газете страны «Правде». Как указывалось в одной из статей, «Сталинские премии стали периодическим смотром советской науки, техники и культуры». Семантика смотра предполагала не только парадность, но и мобилизацию, предельную концентрацию усилий. В этом смысле премии – это еще и мобилизующий фактор.

Лауреаты мгновенно возносились на вершину научного олимпа, получая своеобразный научный, а по сути – социальный иммунитет в неспокойном и зыбком мире сталинской империи, где вчерашние кумиры в одночасье могли лишиться всего и оказаться в аутсайдерах. Например, С. В. Бахрушин, прошедший через «академическое дело» и побывавший в ссылке, присуждением Сталинской премии в 1942 году как бы получил гарантию неприкосновенности, признания своих заслуг перед советской властью. Сам Бахрушин признавался: «Вы понимаете, какое значение это обстоятельство представляет в моей жизни. Несколько дней я ходил как в тумане».

Сталинская премия, конечно, не всегда спасала от гонений. Так, в годы борьбы с «буржуазным космополитизмом» форменному разгрому подверглись лауреаты Сталинской премии И. И. Минц и Е. Н. Городецкий. Тем не менее до прямых репрессий дело не дошло.

Присуждение премии носило ярко выраженный политический характер. Книги, получившие премию, как правило, четко вписывались в идеологическую линию партии. Вот как говорил об этом К. М. Симонов:

Анализируя книги, которые он [Сталин] в разные годы поддержал, вижу существовавшую у него концепцию современного звучания произведения, концепцию, в конечном счете связанную с ответом на вопрос: «Нужна ли эта книга нам сейчас? Да или нет?» И всякий раз – и за произведениями, получавшими премии, и за идеями о создании произведений о чем-то или о ком-то, произведений, которые впоследствии были обречены, как правило, на премию – стояли сугубо современные политические задачи.

Приведенная цитата касается художественной литературы, но ее в полной мере можно отнести и к научно-историческим трудам. Поскольку в присуждении премии непосредственное участие принимал сам Сталин, исследования, удостоившиеся этой чести, сразу приобретали статус идеологического ориентира для других историков.

Для ученых получение Сталинской премии являлось высшим знаком почета. Если лауреат ранее еще не достиг административных высот, она становилась мощнейшим импульсом в его дальнейшей карьере. Так, ленинградский археолог Б. Б. Пиотровский признавал:

В 1946 г. лауреатов Сталинской премии было мало, и она изменила всю мою научную жизнь – я был причислен к «административным кадрам». Книгу об Урарту я писал в «свободное от оборонной работы время», второе же издание ее я стал писать «в свободное от административной работы время», и так на всю последующую жизнь.

Когда М. П. Вяткина назначили главой группы по истории СССР в Ленинградском отделении Института истории, не в последнюю очередь это решение было обусловлено тем, что он лауреат Сталинской премии. Ленинградский историк Б. А. Романов на этот счет ехидно заметил: «…Оказывается, это звание служит как бы квитанцией на ум!» Через некоторое время Вяткин стал директором отделения.

Премию могли аннулировать, правда, это происходило крайне редко, так как бросало на нее тень и ставило под вопрос ее абсолютную ценность. Даже осужденные официально книги-лауреаты («История западной философии» Г. Ф. Александрова) премии не лишали. Сенсацией стала отмена решения 1950 года о присуждении премии азербайджанцу Г. Гусейнову за книгу «Из истории общественной и философской мысли в Азербайджане XIX века». Официальной причиной стало то, что в книге неправильно, как прогрессивное, трактуется движение Шамиля (хотя именно такая трактовка до того считалась официальной). Отмена решения вызвала замешательство в среде гуманитариев, в том числе историков. С. С. Дмитриев записал в своем дневнике: «Случай беспрецедентный в своем роде». Он не преминул подчеркнуть, что это решение ставит под удар престиж премии и комитета: «…После этой отмены в каком же свете предстает сам комитет, какова же ценность его суждений и присуждений?»

Но публичная отмена премии Гусейнову – случай экстраординарный. Если возникали спорные ситуации, они разрешались тихо, не публично. Опишем известные нам случаи.

Признанная классической в мировой историографии монография историка-медиевиста Е. А. Косминского «Исследования по аграрной истории Англии XIII века» (М.; Л., 1947) была выдвинута на премию и благополучно прошла