Сквозь ад за Гитлера - Генрих Метельман

И вот произошло именно то, чего мы так боялись. Прежде чем наши пехотинцы успели продвинуться достаточно близко к флангам русских, «иваны» решили положить конец этой игре. Внезапно небо озарила вспышка, и по нам полоснули бело-голубые очереди трассирующих пуль. Пулемет строчил неустанно. Оставалось только лежать, инстинктивно вжимаясь в матушку-землю. Наивная первобытная вера в то, что любой опасности можно избежать, если не думать о ней, заставляла меня даже не открывать глаз. А если русские под прикрытием огня перемахнут через эту горку, да и всадят нам в задницы штыки своих винтовок? Ведь и оглянуться не успеешь! Мои товарищи залегли в нескольких метрах от меня и ничем не выдавали своего присутствия. Под свист пролетавших у меня над головой пуль я судорожно пытался заслониться от них ящиками с патронами.

У молодых людей, как известно, реакция лучше, и я быстро оценил обстановку. Отовсюду слышались крики о помощи. Потом откуда-то справа раздался крик гауптмана Z: «Открыть огонь из пулеметов!», но, похоже, никто и не подумал выполнять этот приказ. В следующую секунду в ящик с патронами попала пуля. Интересно, прицельный это был выстрел или нет? Неужели русские заметили меня? Холодный ужас охватил меня, я затрясся от страха. Господи, мне ведь не было и двадцати, я хотел жить. Жить, а не погибать! Меня охватило абстрактное желание действовать. В отчаянии, я, обламывая ногти, пальцами стал разгребать землю, силясь отрыть хотя бы мелкий окопчик, рассчитывая, что, углубившись в землю хотя бы на пару сантиметров, я спасусь. Уцелею в этой мясорубке. Подтверждением тому, что я все еще оставался в живых, было ощущение стеблей сухой травы в руках. Стоявшие в нашем тылу танки открыли яростную ответную стрельбу по позициям русских, но что было толку — мы ведь лежали в двух шагах от неприятельских траншей!

После получаса, показавшегося мне вечностью, я почувствовал, что стрельба русских утихает. По цепи передали приказ гауптмана Z отходить на прежние позиции. Потом этот идиот лично завопил: «Прекратить атаку!» Будто мы бросились на позиции русских по собственной инициативе! И я, лежа, как попавшаяся в ловушку крыса, все же, повинуясь заложенной во мне прусской дисциплине, нащупал винтовку и стал отползать назад. Ящики с патронами я решил оставить. Первые несколько метров я пятился, не решаясь даже на сантиметр поднять задницу, и только оказавшись в зоне относительной безопасности от огня противника, решился наконец повернуться и ползти как подобает. Теперь передо мной возникла новая проблема — отыскать свой окоп, но когда все же нашел, эта жалкая ямка в земле показалась мне раем земным! Единственное, что я ощущал в тот момент, было подстеленное подо мной одеяло, я не хотел ничего слышать, ни на что смотреть. Даже думать, и то не хотел.

Не знаю, сколько я пролежал в этом состоянии, близком к прострации, но в чувства меня привело именно осознание того, что я пока что существую. Потом до меня донеслись крики гауптмана Z, и мне даже показалось, что я слышу свою фамилию. Потом я увидел, как он выбирается из своего укрытия. Ему хотелось знать, каковы остававшиеся в его распоряжении силы, однако до сих пор желающих бежать к нему с докладом не находилось. Постепенно приходя в себя, и я задал себе вопрос о том, живы ли мои товарищи и что с ними. Будучи с ними в тройке, но оставшись теперь в одиночестве, что я мог доложить гауптману? Может, они застряли где-нибудь по пути до своих окопов, забившись куда-нибудь в укромное местечко? Но будь так, кто-нибудь из них непременно позвал бы меня. Потом я задумался и о собственной участи — ведь, насколько я знал Z, от этого человека можно было ожидать всего, чего угодно — в том числе и такой формулировки: «Бросил в беде товарищей».

Я попытался в точности вспомнить, как все происходило. Когда русские открыли огонь, мои товарищи, как и я, сразу же плюхнулись наземь там, где стояли, но своими глазами я этого не видел. Да, честно говоря, и не старался увидеть, поскольку в тот момент думал только о себе. Если судить по крикам, раздававшимся сейчас отовсюду, не только меня одного волновала судьба товарищей. Сейчас, когда огонь почти прекратился, прислушавшись, я сообразил, что это кричат русские, они пытаются выдать себя за наших, отчего на душе становилось еще муторнее. Между тем небо быстро затянули облака, зарядил дождь, сначала мелкий, нудный, холодный, затем перешедший в настоящий ливень.

Вскоре гауптман Z, ползавший от окопа к окопу, добрался и до моего. Ох, как же я ненавидел его в ту минуту! Хотя он по-прежнему даже здесь и сейчас не мог расстаться со своей властной манерой общения с нижними чинами, я чувствовал, что он подавлен. Разумеется, я не смог сообщить ему ровным счетом ничего о своих товарищах, и он хотел знать почему.

— А потому, что подобраться к ним не было никакой возможности, попытайся я, и меня бы сейчас здесь не было. И у них тоже не было никакой возможности подобраться ко мне. А те, кто сумел отползти — считайте, в рубашке родились. Могу лишь предположить, что мои товарищи убиты, герр гауптман!

Он не мог не почувствовать желчи в моих словах, потому что только странно взглянул на меня, но ничего не сказал. Потом, оглядевшись, он велел мне сверить часы, после чего нанес мне еще один удар. Он сказал мне, что я по сигналу должен буду проползти вперед и выяснить, что произошло с моими товарищами, причем сказано это было таким тоном, словно он решил наложить на меня взыскание. Что же, приказы не обсуждают, и мне ничего не оставалось, как ответить: «Так точно, герр гауптман!» Потом Z пополз к другому окопу. Мысль о том, что мне предстоит снова вернуться в ад, которого я чудом избежал, была просто невыносима. Разумеется, мне было жаль моих товарищей, но я понимал и то, что и сам мог сейчас лежать там, истекая кровью и не в силах шевельнуться, уповая только на помощь. Вероятно, можно упрекнуть меня в эгоизме или даже в трусости и расчетливости, но ползти к врагу в пасть мне не хотелось, а хотелось остаться там, где я был, — в своем окопчике.

Когда Z вернулся в деревню и оттуда подал условный сигнал, я отправился в путь к кромке. Известковая земля сейчас промокла, превратившись в грязь, и вскоре я перемазался так, что стал похож на черта. Боясь лишний раз поднять задницу, я вжимался животом в грязь, двигаясь вперед наугад, даже толком не зная, куда я ползу. Было что-то около трех часов ночи, темень стояла, хоть глаз выколи. Потом я подумал, не повернуть ли назад и не доложить ли гауптману Z, что, дескать, да, я сползал туда и никого не нашел? Да, но где гарантия, что Z вновь не отправит меня на розыски? Как ни странно, но в этот момент мне вдруг вспомнился дом, родители, все их заботы и треволнения, я подумал о том, на какие жертвы им приходилось идти, чтобы вырастить меня. Война всегда казалась мне чередой славных дел, но ползти в грязи, Бог знает где, в чужой стране ночью — нет, это в моем понимании никак не вязалось со славой.

Вслушиваясь в ночь, я разбирал голоса русских, переговаривавшихся между собой: черт с ним, пусть это русские, пусть враги, но мне стало легче, когда я услышал человеческие голоса. Я с трудом подавлял в себе желание проорать им что-нибудь вроде: «Братья! Не стреляйте! Я ищу своих раненых товарищей, пропустите меня к себе, мы сядем и поговорим с вами, как солдаты, как друзья!» Я буквально окаменел от страха, когда увидел, как во тьме мелькнула небольшая тень. И тут же ощущение радости — наконец-то я нашел их! И в подтверждение моей догадки буквально перед носом замаячила еще одна такая же тень, и, приглядевшись, я разобрал знакомые кованые подошвы сапог. Потом я различил другого своего товарища, лежавшего чуть дальше. Полностью отдавая себе отчет в том, что нахожусь в двух шагах от неприятеля, я все же шепотом позвал их. Одного звали Эрих Мут, но ответа не получил. Я прополз чуть вперед и пошевелил подошвы, но безрезультатно — лежавший никак не реагировал. Я прополз еще дальше и попытался ощупать их лица. На пальцах я почувствовал что-то липкое. Кровь! Другой товарищ был без каски. Оба лежали ничком, поэтому я никак не мог добраться до их жетонов или вытащить солдатские книжки из нагрудных карманов. И все это время я ни на секунду не забывал о том, что в нескольких метрах от меня находились русские. Глядя на своих погибших товарищей, я подумал, а может, именно им достались предназначавшиеся мне пули?