Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза

давали им засиживаться – гнали и гнали до истощения сил. В шести верстах от Орши гренадеры вышли, наконец, на большую дорогу, где соединились с прочими войсками. С посохом в руке, в изорванных сапогах, три дня не евши, французский маршал вступил в Оршу в виде богомольца. Наконец, Император должен был сознаться в гибели армии. Покидая Россию, он опубликовал, что все его колонны «были окружены казаками; подобно аравитянам в пустыне, они охватывали его обозы».

Все, чем держится благоустроенное войско – порядок, повиновение, товарищество, все исчезло среди французов. Маршалы и генералы, растерявши свои корпуса, шли при гвардии, хотя гвардия ничем не отличалась от прочего войска. Куда девались ее бравый вид и гордая поступь? Сзади переступало с ноги на ногу погребальное шествие, из среды которого раздавались тяжелые вздохи; лишь изредка стук пушечных колес да бряцание оружия нарушали гробовую тишину. Сама природа замерла: стужа оковала не только воды, но и человеческие уста; птицы падали на лету; земля покрылась белой снежной пеленой. Самые здоровые люди цепенели от холода; их клонило ко сну; они шатались, падали – и замерзали. Бивуаки обратились в кладбища, на каждом огневище лежали груды тел, сгоревших от невозможности подняться. Некоторые солдаты, чтобы оживить отмороженные руки или ноги, совали их в огонь, другие спокойно сидели на трупах товарищей в ожидании своей очереди, а третьи, в отчаянии, прямо кидались в огонь. Тут же торчали брошенные фуры, пороховые ящики, лафеты с пушками и без пушек – опрокинутые, переломанные, точно в цыганском таборе. У казаков накопилось такое множество добычи, что открылся торг. Во рвах и оврагах, среди разломанных фур и карет, среди мертвых тел, продавались шелка, бархат, серебряная посуда, золотые вещи, мешки с серебряной монетой; за сторублевую ассигнацию платили золотом по 400–500 рублей, чтобы только его не бросать. Со вступлением в Беларуссию стали появляться жиды в своих грязных лохмотьях. Тогда открылись целые ярмарки: башкир или калмык продавал дорогие часы, проворный казак выхвалял английского скакуна, пехотный солдат вытаскивал из ранца вороха тончайших кружев, кашмирские шали или пригоршни французских крестов. И там, где мерили мешками деньги, часто не бывало крохи хлеба; люди бродили как тени, пожирали конину и собачину.

27 ноября в воротах Вильны показались безоружные толпы разных языков. Они рассыпались по городу, чем произвели смятение и беспорядок. Испуганные жители позакрывали в домах двери и лавки. Солдаты разбрелись, армия исчезла. Вдруг раздались пушечные выстрелы: то отважный Сеславин ворвался с горстью казаков и партизан, ночью подошли еще два партизана – Ланской и Kaйсаров. Такая смелость привела в ужас французов. Ней снова принял начальство над арьергардом. Он спокойно отдыхал в своей квартире, когда вошел к нему с обнаженной шпагой баварский генерал Вреде: «Ваше превосходительство! – сказал он, – неприятель идет по нашим пятам. Предлагаю себя и 60 кавалеристов, чтобы проводить вас до Ковно». Ней подошел к окну и, указав на бегущие толпы, с горечью спросил: «Неужели вы хотите, чтобы французский маршал последовал за этой сволочью? Нет, генерал, у меня в доме стоит 60 гренадер, и казаки всего мира не заставят меня покинуть его до утра». Однако, и Нею пришлось на другой день поторопиться, иначе он поплатился бы целым арьергардом; он и без того покидал в Вильне 20 т. четвертей хлеба, 15 тысяч пленных и 40 орудий. Еще на рассвете граф Орлов-Денисов появился на ковенской дороге; вскоре прибыл Платов и окружил арьергард. Французы были разрезаны на две части, многие изрублены, еще больше разбежались или сдались. У подошвы Понарской горы Ней кое-как устроил пять кучек, от 400 до 500 человек в каждой. Эти полуживые люди, одушевленные мужеством маршала, задержали на время казаков. Между тем, шедшие в голове не могли взобраться на крутую обледенелую гору. Лошади, выбиваясь из сил, падали целыми упряжками. Обозы сбились до того, что Мюрат с маршалами прокладывали себе путь по пояс в сугробах, наконец, они велели переложить на вьюки казну и собственные вещи Императора, а повозки сжечь. Во время перекладки из одной фуры посыпалось золото: солдаты кинулись на грабеж, они набивали карманы, кто сколько мог, а затем пускались бежать. На эту свалку налетели казаки: все перепуталось – свои и чужие, корысть взяла верх, каждый торопился сразу разбогатеть. На Понарской горе французы покинули остальные обозы, 28 орудий с зарядными ящиками и богатую казну в 2 1/2 миллиона, считая на рубли. «Тут мы потеряли, – сказал один из французских офицеров, – деньги, свою честь, последнюю силу и дисциплину!». Больше терять было нечего.

От Вильно до Ковно граф Платов с одной конницей, при 15 пушках, уложенных в сани, гнал несчастный арьергард, как одурелых овец, которые ни о чем больше не думали, как бы спастись. 29 ноября, на переходе к Румшишкам, Ней собрал было свои остатки, и сам, с ружьем в руках, повел их вперед, но солдаты не пошли далеко: они покинули своего маршала! Он не попал в плен только потому, что был одет таким же оборванцем, как и вся его толпа. Но имея ни артиллерии, не конницы, маршал не мог удержать ни одной позиции. Да и что могла сделать пехота, если у солдат отмерзали пальцы, пока они заряжали ружья, и если курки покрывались толстым слоем льда? Число людей с каждым часом уменьшалось; когда Ней выступил из Вильны, у него под ружьем было 3 тысячи, в Ковно он привел только 60 человек. Позади, начиная еще с Вязьмы, скорбный путь французской армии обозначался человеческими трупами, примерно от 200 до 300 на каждой версте, не считая бивуаков. В Борисове еще долго стоял шалаш из окоченелых трупов, и в нем покоились те, которые его сложили; из занесенных снегом канав торчали – где почерневшая рука, где нога. Все корчмы были набиты мертвыми. Они обыкновенно загорались от разведенных костров, причем погибали и живые, так как не могли сдвинуться с места по бессилию или беспамятству. Ужасен вид мертвецов, но еще ужаснее казались те офицеры или солдаты, которые еще передвигали ноги среди этого царства смерти. У многих на головах, вместо шапок, были надвинуты ранцы, у некоторых оставались еще каски с длинными конскими хвостами, тело покрыто рогожей или соломой, ноги босы. Множество французов разбрелось по соседним деревням, где они подолгу скрывались, зарывшись в солому; большинство же толпилось там, где лежала падаль, около которой они дрались и рвали ее на куски. Не раз наши видели, как несчастные пожирали мертвые трупы своих товарищей… По дороге, по которой