Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза

по выбору, вольными голосами. Возвратившись на родину, старшина теряла свои привилегии, и только одни наездники на всю жизнь сохраняли почетное звание «царских слуг». Эти считали себя выше старшин. В бою они держались отдельно, имея под рукой поддержку от своей же братии, под названием «крыльщиков», в Прусскую войну был царский слуга Ефим Ермолаевич Koтельников. Он, по желанию фельдмаршала, поскакал со своими крыльщиками прямо против пруссаков, стоявших в боевом порядке, выхватил прусского генерала и доставил его фельдмаршалу. Когда его хотели наградить полковничьим чином, Котельников со слезами отмолился от этой чести; в конце войны он сложил там свою богатырскую голову. Иван Самойлович Текучев тоже поймал в одном сражении прусского генерала и так же, как Котельников, отказался от чинов. Много было таких случаев, что храбрейшие наездники отказывались от дальнейшего повышения. Было то смиренномудрие, или они боялись потерять славу царских слуг – неизвестно. Старики говорят, что причиной было и то, и другое вместе.

В мирной станичной жизни казаков выделялся особой торжественностью день, когда выбирался атаман. Это бывало обыкновенно в какой-нибудь большой праздник, например: Богоявление, Новый Год или в четверг на сырной неделе. После утрени все казаки собирались в станичную. Посидевши чинно малое время, поднимался с места атаман, молился Богу, кланялся на все четыре стороны и говорил: «Простите, атаманы-молодцы, в чем кому согрешил!». Станичники ему в ответ: «Благодарим Аким Феклистыч, что потрудился!». Тогда атаман кладет насеку на стол, подложив под нее шапку и садится в сторонке. Однако, его опять сажают на первое место: «Кому, честная станица, прикажете взять насеку? – должен спросить тот-же атаман». Тут всеми голосами кричат: «Софрону Самойловичу! Сафрону Самойловичу!». Три раза подавался голос, а если разделятся, то и больше. Выкликаемому таким путем временно вручалась насека для выбора атамана. Софрон Самойлович, приняв насеку, в свою очередь, громко возглашает: «Вот, честная станица Пяти-избянская, или там какая другая, – старый атаман год свой отслужил, а вам без атамана быть нельзя, так на кого честная станица покажет?». Как громом грянули станичники: «Макея Яковлевича!», другие – «Якова Матвеича!», третьи – своего… Надо иметь чуткое ухо, чтобы распознать, на кого больше голосов. Старик Софрон спрашивает другой раз, третий: ему все тем же громом отвечают. Тогда, заметив, что за Яковом Матвеевичем больше голосов, вручает ему насеку; старики накрывают его шапками, и он садится рядом с прежним атаманом на большое место. После этого сдаст свою насеку есаул, на его место выбирают другого; еще выбирают десять лучших людей в подписные старики, судьи. Обязанность их заключалась в том, чтобы, в случае нашествия неприятеля, бежать по полям и покосам, со знаменами, призывая всех в осаду; кроме того, мирить враждующих, держать очередь на службу, объявлять на сборе имена виновных, наконец, давать сказки, чтобы не подписались к станице беглые. Насека, о которой упоминалось, в старину была простая терновая палка, испещренная ножом еще на корне, отчего она и пестрела. Впоследствии стали употреблять гладкую лакированную трость, с серебряной булавой. Четверг сырной недели был в то же время днем гульбища, которое продолжалось вплоть до вечера воскресенья – или пешее, или конное в полном воинском вооружении. Атаман заранее оповещал станицу, чтобы гульба происходила чинно, по старине.

Наряд донской женщины XVIII века

Тут же, на сборе, станица делилась на несколько «компаний», или команд. Каждая компания избирала своего ватажного атамана, двух судей и квартирмистра. По просьбе выборных, им выдавались из станичной избы знамена и хоругви. На рубеже съезжались компании из соседних станиц, также со знаменами, под начальством своих атаманов и стариков. После обычных приветствий проделывали «шермиции», т. е. разные воинские упражнения и кулачный бой. Если компания гостила у кого-либо в доме, то знамена выставлялись во дворе, при особом дозоре, по назначению квартирмистра, обязанность которого заключалась в том, чтобы извещать домохозяев, куда команда намерена отправиться. В Прощеное воскресенье, под вечер, выставлялся на площади круг из скамеек, в середине ставили накрытый стол с закуской и напитками. По мере того, как съезжались или сходились компании, все население станицы спешило сюда же покончить день по-христиански. Наконец, все в сборе, атаман при насеке вышел со стариками под жалованным значком, который, вместе с прочими знаменами поставили вокруг круга; ватажки и атаманы садятся подле станичного атамана, затем – старики, чиновные казаки. По обычаю, сначала должны выпить общественной сивушки за Высочайшее здравие, потом – войскового атамана, всего великого войска Донского и, наконец, честной станицы. Ружья в это время палят неумолчно; народ шумит, волнуется, сумятица небывалая. Покончивши питье, атаманы поднялись с мест, и уж тут всем народом молятся либо на восток, либо обратясь на церковь, после чего друг с другом прощаются – поклонами и целованием. Только и слышно: «Прости, Христа ради, в чем согрешил». – «Бог простит», – в ответ. Знамена относятся в атаманский дом, народ расходится, чтобы попрощаться на дому с родными и соседями.

О первобытной одежде казаков было уже сказано ранее. Со временем, при накоплении богатства, казаки любили наряжаться, причем многим попользовались от азиатских народов. Та одежда, которой любили щегольнуть донцы, записана в одной старинной песне:

Вниз по матушке Камышинке-реке,

Как плывут там, восплывают два снарядные стружка;

Они копьями, знамены, будто, лесом поросли.

На стружках сидят гребцы, удалые молодцы,

Удалые молодцы, все донские казаки,

Донские, гребенские, запорожские.

На них шапочки собольи, верхи бархатные,

Пестрядинные рубашки с золотым галуном,

Астраханские кушаки полушелковые,

С заческами чулочки, да все гарусные,

Зелен-сафьян сапожки, кривые каблуки.

Они грянут и гребут, сами песни поют.

Они хвалят, величают, православного царя,

Православного Царя – Императора Петра.

Когда на Дону завились овцы, казаки одевались в собственное платье, вытканное дома: серый или черный чекмень, в праздники – белый. После прусской и турецкой войн стали носить чекмени тонкого сукна и шелковые кафтаны. Шили на образец польской одежды: черкески с пролетами в рукавах, причем рукава закидывались за спину; у чекменей пола с полой не сходились; шапки носили с суконным шлыком на кожаной подкладке; на околышке и шлыке нашивался позумент; на ногах – лапти, поршни, сапоги. Женское платье также на азиатский покрой: сарафаны или более поздние кубенеки, суконные и короткие, до колен; рубаха прикрывала ноги, обутые в сапоги-красноголовки, с железной подковкой. Грудь кубенека украшалась пуговками и на груди же покоилось ожерелье, с монетами посередине. Пояса носили из материй или же серебряной татауры,